Друзья не умирают

Со времени въезда в свою квартиру она включается в политическую жизнь, как будто и не было двадцати лет отсутствия. Берлин, если ехать электричкой, рядом, все культурные события вполне доступны и в большом количестве. Даже в маленьком городке бывают интересные мероприятия, которые Иоганна посещает либо вместе с двумя бывшими разведчиками, живущими недалеко от нее, либо с новыми знакомыми.

Возвращение позволило регулярно поддерживать контакты с семьей. Ее пенсия хотя и не позволяет ей совершать большие путешествия, однако положение в Польше во многом еще хуже, чем в ГДР. Поэтому машина Иоганны бывает полностью забита, когда она пересекает границу под Гёрлицем. В 1989 году умирает ее тяжело больная мать, которую она перевезла к себе с помощью сотрудников нашей службы. Два раза в год к ней приезжает сестра, иногда приезжают и племянники-подростки.

Почти случайно оказалось, что квартира Иоганны находится в нескольких минутах езды на машине от нашего летнего жилища в лесу, и поэтому Иоганна оказалась в числе тех бывших сотрудников нашей службы, с которыми контакт сохранился. С самого начала между ней и Андреа возникла симпатия, которая с годами переросла в сердечную дружбу. Не говоря уже о наших кошках, которые очень радуются, когда приезжает Иоганна и привозит им лакомые кусочки от ее польского мясника. Так уж сложилось, что Иоганна смотрит во время наших частых отъездов за кошками. Даже наша проказница Принцесса Аугуста с разноцветными глазами перешла с ней на «ты», а робкая, к сожалению, уже умершая Бонни позволяла ей себя гладить. Иоганна знает всех наших кошек по имени и отличает их по совсем разным характерам. Вообще-то чувства женщин, и в особенности к кошкам… Но это совершенно другая история.

События осени 1989-го застали Иоганну в Китае, где она была с группой туристов. Она получила информацию в посольствах ГДР и ФРГ. Хотя из бесед и наблюдений сделала выводы, что надвигаются важные события, однако не ожидала, что изменения пойдут по такому пути. Она знала, как растет недовольство во всех слоях и что ситуация становится все более критической. И все же не ожидала конца ГДР.

За время до ее выступления в роли свидетельницы в моем процессе мы виделись редко. У всех было слишком много собственных дел. В 1991 году мы с Андреа были за границей, когда Иоганну арестовали на короткий срок. В ее доме никто этого не заметил. Однако, когда об аресте стало известно и ее выпустили под залог, одна из ее соседок, от которой она ожидала этого менее всего, встретила ее букетом цветов. Когда прошел мой процесс и мы, несмотря ни на что, жили на следующее лето в нашем лесу, встречи с Иоганной вернулись в нашу жизнь. Наши беседы вращались не вокруг заоблачного, но вокруг другого, реального мира. Иоганна из тех людей, с которыми мы можем говорить обо всем, что нас занимает, заботит и тревожит.

О ее процессе и приговоре к двум годам и шести месяцам заключения я знал, так же как мне было известно и во время моего процесса, что обжалование ее приговора еще находится на рассмотрении. Подтверждение приговора означало бы его исполнение с заключением в тюрьму. Мог ли я пойти на то, чтобы потребовать от нее пойти на новую жертву?

Иоганна никогда не воспринимала это время далее в период ее преследования как время жертв с ее стороны. По ее словам, это было интересное время, в которое она познала многих людей с другой стороны и научилась их уважать. Она сказала нам, что никогда не считала, будто принесла в жертву свою личную жизнь. Ни в ГДР, ни на Западе ей не встретился партнер на всю жизнь. Конечно, она хотела бы иметь детей. Никогда она не чувствовала себя одиноким человеком, вокруг нее всегда были хорошие друзья, интересные люди.

Враждебность на процессах по отношению к нам, нападки и оскорбления были жесткими и злобными. Судьба больной женщины, документами которой воспользовалась Иоганна во время своей работы на Западе, пресса сделала предметом «великих разоблачений» наших «постыдных деяний», которые были поставлены в вину и мне. Она была вынесена в заголовки газет и представлена как пример «злоупотребления» психиатрией в наших целях. После того как обвинение врачей в злостном изобретении насильственного лечения выполнило свою роль, ни об этом, ни о многом другом более не было слышно. Никакого расследования, ничего.

Иоганна, когда ее об этом спросили, сказала, что использование имени этой женщины никоим образом не отягощает ее. На основании собственных своих расследований в Западном Берлине и из бесед с бывшими соседями она знала о тяжести заболевания этой женщины. Иоганна установила, что женщина по собственному желанию перешла на Восток, что никто из членов ее семьи за ней не ухаживал, а от своего ведущего офицера знала, что в лечебнице за ней был установлен такой уход, которого она, по-видимому, без нашей заинтересованности никогда бы не получила. У Иоганны не было оснований сомневаться в этом.