Друзья поневоле, или забавные истории заброшенного дома

— Не видишь ты, Крыс, перспективы из-под своей половицы, — гнул своё Ворон. — Нет в тебе полёта. Вот мои птичьи сородичи в Париже, так те тоже чёрт те как живут. А сами виноваты. Про них даже один тамошний поэт написал. Вот, послушай, — называется «Птицы в Париже».

На удивление, в Париже много птиц,
Что их влечёт сюда? — Зимой здесь нет морозов,
А в чреве города — толпа безликих лиц,
Чад выхлопов немолкнущих моторов.

И что б не улететь им всем в поля? —

Там тишина, прозрачный воздух сладок,
Травой зелёною покрыта вся земля,
Ночной туман струится сквозь распадок…

Так нет! В проездах, маленьких дворах

Слышны повсюду звонких трелей звуки,
Что на рассвете будят нас впотьмах,
Как чьи-то мягкие и ласковые руки.

И, добровольно в город — крепость заключась,

Живут здесь птицы, якобы на воле,
Но, в узких рамках улиц затворясь,
Лишаются природных сил и воли.

Летают меньше и становятся слабей,

Подкормку в окнах принимают как подачки,
Нет широты полёта, зелени ветвей,
На тротуарах суетятся в мелкой драчке.

Мы — тоже птицы в клетках городов,

Как в зоосаде, вяло топчемся в томлении,
А из тумана позабытых детских снов
Простор нас манит и свободное паренье…

— Да, птицам-мигрантам хорошо, — они, приотдохнув на чистых, незасеянных полях своих недоразвитых стран, могут и снова в Париж прилететь. А там тебе и подкормку раздают, и помойки богатые и, опять же, свободное варенье, — с завистью грустно сказал Крыс.

— Птицы-то птицы, а всё равно не хотят ничего менять в своей жизни: и ленятся, и боятся, — закончил дискуссию Ворон.

Все удручённо замолчали.

Однако, уже через минуту тишину нарушил Хомо:

— Послушай, Сержант! Я же вам уже как-то рассказывал, что моим коронным номером было обойти зрителей со шляпой, — много чего дают. Может, нам и сейчас попробовать, а?

Чувствовалось, что Хомо понравилось ходить в сопровождении Сержанта, — как-то это было надёжнее. Но Сержант воспринял идею без щенячьего восторга и поморщился. А вот Крыс оживился и, гордо посмотрев на Муру, сказал:

— А можно и я с вами? Может, и мне чего-нибудь дадут.

— Сиди уж, Крыс! Ты и так в каждой бочке затычка, — осадил его Кок.

— Хомо, а я могу вам даже подходящую табличку надписать: нацарапаю, как курица лапой, — хихикнула Цыпа, оживившаяся от открывающейся перспективы пополнения слегка истощившихся запасов провианта.

— А что! Это топ-гениальная мысль. Будете беженцами-погорельцами, — с довольным видом поддержал Кок, которому, как всегда, опять страшно хотелось есть.

Со своей полки Ворон прокаркал, не то в шутку, не то всерьёз:

— Да ты, Хомо, с этой своей тросточкой и цилиндром можешь изображать и слепого с собакой-поводырём.

Возможный текст таблички на груди у Хомо явно разбухал прямо на глазах, но в конечном счёте Цыпа, с некоторым трудом освежив в памяти буквы алфавита, вкривь и вкось нацарапала следующие душераздирающие строки: «Слепой-беженец-погорелец. Помогите коль не можете».