– Я… – резко встряхиваюсь, молниеносно сдёрнув белую ткань вниз, и неаккуратно ставлю стакан на стол, чуть не расплескав в нём воду. Естественно, привлекаю внимание мамы Вильяма таким неадекватным поведением, и она поворачивает голову, равнодушно окинув меня взглядом. – Я пойду наверх и надену хоть что-нибудь, – неловко улыбаюсь, поймав оценивающий взгляд миссис Паульсен. Она скрещивает руки на груди, облокотившись бедром на стол. – И, наверное, мне стóит уйти. Не мешать вам, – разворачиваюсь, взглянув в глаза Вильяму.
– Нет, оставайся. – Сухо улыбаюсь, но, если честно, я рада, что он просит меня остаться. – Не хочу, чтобы ты уходила. Заодно познакомишься с Джулией, – Раск растягивает губы в нежной улыбке.
Слишком быстро покидаю кухню позора и, оказавшись на втором этаже, практически залетаю в комнату Вильяма. Поднимаю одежду с кровати, внезапно зависнув, потому что начинаю разглядывать детали интерьера спальни, которая уже успела стать для меня родной. Вспоминаю, как впервые пришла к нему в гости «по-дружески», думая, что в очередной раз займусь незначительным сексом со своим горячим другом, но всё пошло не плану. Тогда он и рассказал мне про своего отца, с чего начались наши отношения, которые становились всё запутаннее и запутаннее с каждым новым откровением, которым мы делились друг с другом.
Прошло не так уж и много времени, полгода, но у меня ощущение, что мы уже прожили целую вечность вместе. Наверное, так кажется из-за слишком ярких событий и эмоций, которые нам пришлось испытать на нашем пути, но я ни о чём не жалею. Наоборот, скорее всего я бы так сильно не привязалась к нему, если бы он не вызывал у меня желание откусить ему нос, а через секунду крепко прижать к своей груди и никогда не отпускать.
Ностальгически улыбаюсь, пока натягиваю на себя свою одежду. Немного грустно вспоминать то, что было, возникает ощущение, будто те события – это моя далёкая, прошедшая молодость. Но то состояние, в котором я нахожусь сейчас, – намного лучше предыдущего. Жить нужно так, чтобы вы могли сказать эту фразу, и действительно иметь это в виду.
Аккуратно складываю футболку на прикроватную тумбу, потому что не знаю, где Вильям обычно хранит вещи и как. Знаю только, что он занял половину шкафа в моей лондонской квартире своими драгоценными рубашками, которые даже после нашего короткого расставания остались висеть там же, нетронутые и девственно-чистые.
Наверное, поэтому я всегда в глубине души знала, что я несмотря ни на что буду с ним, даже когда просила его оставить меня наедине с собой и дать мне время подумать. На самом деле, я не думала о том, хочу ли я быть с ним. Ответ был и так очевиден. Мне нужно было разобраться в себе. Понять: почему происходит то, что происходит. И почему мне так больно от того, что он сделал.
Иногда невыносимо сложно увидеть истоки своих эмоций. Они прячутся глубоко внутри, в нашем прошлом, в конкретных ситуациях, которые в будущем вызывают триггер. И эти ситуации забываются очень просто, ведь мы не хотим, чтобы нам было больно. Вспоминать то, что приносит боль, – это небезопасно. Так мы думаем.
Но правда вот в чём: чтобы победить боль, нужно встретиться с ней лицом к лицу. Проживать ситуацию вновь и вновь, пока она вовсе не перестанет вызывать хоть какие-нибудь чувства. И только лишь в этот момент мы можем сказать, что наконец-то стали по-настоящему свободны. А свобода – это счастье.
На секунду захожу в ванную, чтобы умыться (неужели хоть одна светлая мысль в моей голове за сегодня?) и заодно глянуть на своё отражение в зеркале. Боже, и в таком виде я познакомилась с мамой Вильяма? Волосы растрёпаны, тушь отпечалась на нижнем веке (и за что я отдала почти четыреста шведских крон?), а на щеках виднеются следы вмятин от подушки. Опускаю взгляд ниже и замечаю на шее едва различимое тёмно-синее пятно. И когда он успел?! Может, нам правда по пятнадцать?
Привожу себя в порядок (насколько это возможно на данном этапе моей жизни) и натягиваю короткий воротник водолазки выше, тщетно пытаясь прикрыть пылкость Вильяма тёмной тканью кофты, но все мои попытки оказываются совершенно безуспешны. Разочарованно, резко вздыхаю, кивнув своему отражению в зеркале, и отправляюсь вниз, на ходу придумывая всевозможные отмазки.
Послушайте, а почему я вообще так переживаю? Я вот зашла на кухню и вижу Вильяма, который до сих пор ходит тут с голым торсом, и, приподняв руки, проходит мимо своей мамы, колдующей над плитой. Раск разворачивается, встретившись со мной взглядом, и игриво улыбается, откусив поджаренный тост с авокадо.
А вот и Джулия, я так полагаю.
– Попробуешь? – Вильям подносит тост к моему рту, а я, от неожиданности, отстраняюсь, отпрянув назад. – Только придётся открыть рот пошире. Знаешь, я всё же надеялся сказать тебе эту фразу в другой обстановке, но здесь тоже подойдёт. Я хоть полюбуюсь, – его губы расплываются в удовлетворённой, широкой улыбке.