Друзья в небе

Смушкевич послушно встал. С костылями он ходил недолго. Очень скоро перешел на палку и костыль.

Врачи составили для него распорядок дня, при котором работа сочеталась с отдыхом и лечением. Совещания разрешались, например, только двухчасовые, не более. За соблюдением предписаний врачей строго следила жена комкора, которую он стал называть «лишний секретарь».

На курорте в Сочи Смушкевич, который был отличным пловцом, с завистью смотрел на купающихся. Море ему было временно противопоказано. Вдруг, не выдержав, он бросился в воду… В одну сторону поплыл костыль, в другую— палка. «Лишний секретарь», увидев это, в ужасе закричала на весь пляж:

— Помогите! Он утонет!

Подплыла спасательная лодка. Подобрали костыль и палку, а Смушкевич сам доплыл до берега.

— Надо же пробовать поги, — сказал он с виноватой улыбкой.

Бася Соломоновна Смушкевич рассказывала мне о том, как муж «пробовал» ноги. Вскоре после приезда с курорта он бросил костыль и стал опираться только на палку. Несмотря на запрет врачей, он упорно начал готовить себя к тому, чтобы сесть в самолет. Начал упражняться в автомобиле. Заведет машину и пробует включать и переключать скорости, нажимая ногами на педали. Превозмогая нечеловеческую боль, он так упражнялся часами, пока наконец машина не тронулась с места. И тогда Смушкевич повел ее на аэродром.

Он несколько раз приезжал сюда смотреть, как летают другие. Потом не выдержал — сам сел в самолет и поднял его в небо.

Когда жена спросила врачей, разрешают ли они ему летать, те только пожали плечами:

— Пускай уж летает… Для него летать — все равно, что для нас дышать… Ему небо нужно, как воздух…

В монгольских степях

В мае 1939 года отборная шестая армия Японии и марионеточные войска императора Манчжоу-Го вторглись в пределы Монгольской Народной Республики. Началась война, продолжавшаяся четыре месяца и кончившаяся полным поражением самураев.

Бон шли в районе реки Халхин-Гол, где японцы два года кряду готовили укрепленные позиции в голой степи. Ближайшая советская железная дорога находилась в семистах километрах от места боев. В степи без дорог, среди оврагов и песчаных барханов, вдали от баз снабжения особое значение приобретала авиация. Ею командовал Смушкевич.

По его приказанию, в нарушение всех уставов, была создана сеть аэродромов в непосредственной близости к передовым позициям. В случае необходимости, а она бывала очень часто, навстречу врагу одновременно с разных мест поднималось множество боевых машин. Свой командный пункт Смушкевич расположил на горе, в километре от линии фронта. Но он редко на нем бывал. Его видели на всех аэродромах, он встречался с летчиками, проводил разборы воздушных схваток.

В решающие дни боев, в августе, Смушкевич готовил сокрушительный авиационный удар по противнику. В назначенный для вылета утренний час небо над аэродромом было плотно окутано туманом. И все же Смушкевич дал команду вылетать. Воздушная армада устремилась к линии фронта. Бомбардировщики с малой высоты бомбили японские окопы и военные склады, а истребители подавляли огневые точки неприятеля. Налет следовал за налетом. Земля содрогалась от взрывов. Японские самолеты не в силах были оказать сопротивление. Захватчики несли большие потери. А мы не потеряли в этот день ни одной машины.

Враг был разбит физически, надо было его добить морально. Смушкевич приказал звену истребителей выполнять фигуры высшего пилотажа над вражескими окопами.

Среди захваченных советско-монгольскими войсками трофеев был дневник японского офицера. Вот что он писал:

«Красная авиация не давала нам покоя. Ни минуты но проходило без того, чтобы над нами не кружили красные самолеты. Мало того, что красная авиация постоянно висела у нас над головой, отдельные самолеты, а однажды и целое звено, — проделывали фигуры высшего пилотажа над нашими окопами — как раз в то время, когда бои еще продолжались, и это было очень страшно…»

Героев Халхин-Гола торжественно встречали в Москве. Когда из флагманского самолета вышел Смушкевнч, его жена заплакала. Яков Владимирович сильно хромал, одна нога у него была забинтована и к ней привязан сандалий.

— Что случилось? Ты ранен?

— Нет, меня москиты искусали, и я расчесал ногу… Сейчас нам надо в Кремль, вот вернусь, все покажу…

Смушкевич приехал домой за полночь. На ноге была открытая рапа с нагноением, нога распухла. Несмотря на поздний час, жена тут же позвонила профессору. Договорились, что тот приедет утром.

В шесть утра Яков Владимирович сказал Васе Соломоновне:

— Ну, жена, готовь чемодан. Сейчас улетаю.

Жена запротестовала:

— Никаких чемоданов! Куда ты поедешь с такой ногой? Через два часа будет профессор!

Смушкевич лихо повернулся на каблуках, отдал честь и ушел из дома без чемодана.

Ровно в восемь пришел профессор Фридланд, но больного не застал. Тот был уже далеко. В секретариате наркома Басе Соломоновне сказали, что ее муж улетел участвовать в освободительном походе в Западную Украину и Западную Белоруссию.

Жена и профессор полетели вдогонку. Они догнали Смушкевича. Профессор смотрел на ногу и качал головой.