Друзья в небе

На шестые сутки Сорокин услышал отдаленный гудок катера, и когда взобрался на сопку, то в самом деле увидел широкую темную полосу воды и дымок парохода на горизонте.

Около избушки, на берегу, стоял человек. Сорокин, не выпуская из руки неимоверно отяжелевший пистолет, шел к морю. Радостно и спокойно забилось у него сердце, когда раздался окрик часового:

— Стой, кто идет?

Сквозь застилавший глаза туман летчик увидел в разрезе башлыка часового знакомые золотые буквы: «Северный флот» и упал без чувств у ног краснофлотца.

Летчика внесли в дом. Командир зенитной батареи дал ему глотнуть спирта.

— Я лейтенант Сорокин, — еле слышно прошептал летчик, очнувшись. — Вот вернулся… Позвоните Сафонову…

— Знаем, знаем, — перебил его артиллерист. — Вас долго искали. Несколько партий отправляли в тундру за вами… Дайте я сниму с вас валенки…

Вместе с бурками отделилась и кожа отмороженных ступней.

Сорокин опять потерял сознание. Он очнулся через несколько часов на операционном столе в полевом госпитале, куда его доставили на тральщике. Хирург накладывал последний шов на его лицо.

Весть о чудесном возвращении лейтенанта Сорокина быстро облетела весь Северный флот. Первыми пришли навестить его в полевом госпитале командир эскадрильи Сафонов, техник Родионов и, конечно, его друг Соколов.

Через две недели Сорокину вставили зубы. Повар части — тоже сибиряк — прислал ему в подарок две сотни отличных, замороженных пельменей.

Каждый вечер кто-нибудь из боевых товарищей приходил в госпиталь. Сорокин был в курсе всех дел эскадрильи.

— Не горюй ты, скоро вернешься к нам! — говорили товарищи и каждый из них с тревогой опрашивал: — А ноги как? Заживают?

— Ноги, как ноги, — отвечал, хмурясь, Захар. — Врачи вылечат. На то они и врачи…

Мысль о ногах но давала Сорокину покоя. Не то, чтобы ноги болели, — он их почти не чувствовал. И в этом-то был весь ужас!

— Обморожение третьей степени. Ступни, как видно, придется ампутировать, — подслушал он как-то разговор лечащего врача с главным хирургом флота и закричал в испуге:

— Не дам! Что хотите делайте, а резать по дам!

Ноги не заживали, хотя врачи делали все от них зависящее.

Когда однажды врачи велели Сорокину спустить ноги с кровати и попробовать пошевелить пальцами, лопнули сухожилия. Стало ясно, что без операции не обойтись. Понял это в конце концов и сам летчик.

Главный хирург флота профессор Арапов на следующий день пришел в палату.

— Вот что, Сорокин, — сказал он. — Делать больше нечего. Соглашайтесь на ампутацию. Совсем немного отрежем, только ступни. А если на неделю оттянем операцию, придется тогда отнимать по колено.

— Но как же я буду летать? — спросил Захар.

— А разве так уж обязательно летать? В жизни есть много путей-дорог, выберете какую-нибудь себе по сердцу…

И тогда Сорокин решился.

— Если надо, — режьте! — твердо сказал летчик и после недолгого молчания добавил: — Но летать все равно буду!

…Ноги, не болевшие до операции, стали причинять беспокойство после нее. Захар временами ощущал боль в ступнях, которых уже не было. Так бывает — это особая нервная аномалия.

Захар лежал на своей койке мрачный, неразговорчивый, почти ничего не ел, отказывался даже от любимых пельменей. Он не отвечал на шутки товарищей, по-прежнему часто навещавших его. У всех был почему-то виноватый вид. Сорокину казалось, словно каждый из них думал об одном и том же: «Вот у меня есть ноги, а у тебя нет. Я могу летать, а тебе никогда не удастся подняться в воздух…» И никто из боевых друзей в разговоре уже не заикался о том, что Сорокина ждут в полку, ставшем на днях гвардейским…

Культи ног заживали медленно и плохо. Решено было отправить Сорокина в тыловой госпиталь, в город Киров. Там смогут его как следует подлечить.

За гранью возможного

В палате № 15 госпиталя в Кирове, расположившегося в просторном здании городской гостиницы, соседом Сорокина по койке случайно оказался старый приятель, с которым он вместе кончал летную школу.

Летчик-истребитель Борис Иванович Щербаков был ранен в воздушном бою разрывным снарядом. У него началась газовая гангрена. Пришлось ампутировать ногу выше колена. И Щербаков немного завидовал Сорокину.

— У тебя нет только ступней, — сказал он однажды. — Сделают тебе протезы, танцевать будешь! Счастливчик! А вот мне уже никогда не придется взять в руки штурвал. Отлетался я…

— Чудак ты, Борис, — отвечал ему Сорокин. — Безногий летчик — все равно что скрипач без пальцев или слепой художник… кто меня пустит к самолету? Это — за гранью возможного…

— Ерунда! — возражал ему Щербаков. — Ты ведь сильный, если такое вынес — раненый вышел из тундры!. Помню, каким хорошим спортсменом ты был в училище: и в футбол играл, и плавал, и тяжелой атлетикой занимался… Силенки, друг, и на это у тебя хватит…

— Может, силенки и хватит, по все равно я тоже отлетался, Борис! Отлетался…