Друзья Высоцкого

После этой песни он уже ничего не мог петь – с него пот валил градом, он весь выложился в этой песне, которая ему не принадлежала как автору! Шемякин по этому поводу заметил: «Встречаются такие мастера, которые с удовольствием копируют другого мастера, отдают работе всю свою душу и создают абсолютно что-то новое. Так Делакруа копировал Рубенса и создавал вещи, может быть, иногда даже превосходящие этого великолепного мастера. Вот так и Володя из простой песни сделал совершенный шедевр.

И это не алкоголизм или любовь к водке, а просто настолько отдал себя человек и настолько все кипело внутри, что необходимо было расслабиться, иначе – сойдешь с ума…»

Записывали они не только старые, но и совершенно новые песни, с пылу с жару. В студию приходил Высоцкий, прямо на мольберте раскладывал свои странички и пел. Профессиональные музыканты, слушая эти записи, все потом допрашивали Шемякина: а что там за шорохи все время? Высоцкий же просто, не помня текста, пел с листа. И сегодня эти домашние шемякинские записи столь же бесценны, как, скажем, рукописи классиков, бережно сохраняемые в литературных архивах.

Марина Влади называла Михаила Шемякина мрачным и молчаливым принцем с флорентийским лицом, «таким худым, что оно и в фас напоминает профиль». Многочасовые, а главное – бесконтрольные побеги мужа из парижского предместья Мезон-Лаффит в дом Шемякина ей решительно не нравились. Она раздражалась, надувала губы, в сердцах без конца трезвонила по телефону, иногда приезжала в студию.

Конечно, она прекрасно понимала, что уже тогда, на момент знакомства, Шемякин был признанным художником, крупной, яркой личностью, оригинально мыслящим человеком. Но Марину Влади крайне смущали, даже нет, – пугали! – его скандальная репутация, буйный нрав, лихие загулы, как правило, с непредсказуемым финалом. Они могли на пару с Высоцким удрать со званого вечера или с театральной премьеры – и отправиться гулять по кабакам, хулиганить чисто по-московски, например поджечь бистро, из которого перед тем их выставили официанты (действительно, был такой печальный случай).

Хотя сам Шемякин категорически отрицает, что все их встречи с Владимиром неизменно оборачивались пьянками-гулянками. «Один раз у нас был с Володей запой. Один раз! – горячился он. – Все остальное время занимала работа. Мы помогали друг другу. Володе было плохо – Володя вызывал меня. Володя в запое – не подарок. Особенно в последние годы. Больной человек, он неделю находился в бессознательном состоянии. Это совсем невесело. Это со стороны он ассоциируется с гитарой и цыганами… Я ухаживал за ним. А если я срывался, Володя следил за мной. Так что у нас был настоящий интересный творческий контакт, очень серьезный…»

Высоцкий, кстати, подтверждал:

Пьянели и трезвели мы всегда поочередно…

Шемякин знал: «Для того чтобы Володе создавать его вещи, ему нужно было быть абсолютно, предельно, четко трезвым – как хирургу, который делает операцию на глазу: рука не имеет права дрогнуть – будет разрезан нерв – конец глазу. Володя выполнял эту операцию с блеском; когда Володя творил – он был трезв. Все его творчество – это творчество одного из трезвейших и самых печальных аналитиков земли русской…»

Прилично ориентируясь в существовавших «правилах поведения советских граждан за рубежом», Марина Влади изначально сознательно ограничивала круг общения мужа, приезжавшего к ней на «парижские каникулы». Оберегая его реноме, прежде всего старалась избежать близких контактов с эмигрантами, хотя сделать это было чрезвычайно трудно. Шемякин же стоял особняком. Во-первых, Марина понимала, что даже заговорить на эту тему с Владимиром опасно. А во-вторых, Шемякин был в определенной степени безопасен: полностью погруженный в свое искусство, он сторонился политики.

Ну, а дома «те, кому положено» парижские встречи Высоцкого без внимания, конечно же, не оставляли. Как-то по возвращении в Москву Владимир Семенович позвонил Шемякину:

– Мишка, меня вызывали сегодня… Сказали: «А вот вы там дружите с Шемякиным. Ваша дружба нам не нравится…» А я им отвечаю: «Я дружил с ним еще в России… И буду продолжать дружить. Даже не говорите мне об этом». – «Да, но вот он сделал альманах «Аполлон», там то, то, то…» – «А что – «Аполлон»? Представлены художники, которых я тоже люблю, мне нравится. А что там плохого?» Они так пожались-пожались, помялись-помялись: «Ну да, в принципе-то, ничего плохого нет…» На этом разговор и окончился, понял?..

– Понял, Вовчик. Только вот врать нехорошо. Зачем серьезных дядей обманул, что мы с тобой еще в России подружились?.. Фулюганишь…