Друзья Высоцкого

Тогда он отбил телеграмму премьеру Алексею Косыгину: «Поскольку я являюсь единственным безработным кинорежиссером в Советском Союзе, убедительно прошу отпустить меня в голом виде через советско-иранскую границу. Возможно, стану родоначальником в иранском кино. Параджанов».

Только демарш тоже не помог.

В Киев Параджанов приезжал редко и в основном занимался улаживанием проблем сына, который то и дело попадал в делишки, попахивающие фарцовкой. Своих бывших украинских коллег Параджанов старался избегать. Не мог забыть их молчаливо-безразличное отношение к его судьбе. Как-то у Сергея Иосифовича вырвалась фраза: «Я отомщу Украине… Отомщу своей любовью». «Месть» была осуществлена в его фирменном стиле. На Ереванском кинофестивале Параджанов, завидев в фойе гостиницы украинскую делегацию, тотчас помчался в свой номер, содрал с ванны и унитаза бумажные ленты с надписью «продезинфицировано», одну прилепил себе на лоб, а вторую – на задницу. И в таком виде предстал перед киевской киноэлитой: ребята, я чист перед вами. Можно общаться.

Предлагаемые им «Арменфильму» сценарии сиротливо пылились на столах редакторов студии. На другие кинофабрики даже не было смысла обращаться. Параджанов был изъят из официальной культурной жизни страны.

Но он ни минуты не сидел спокойно, ненавидя неокультуренную, непреображенную жизнь. По-своему перекладывал фрукты в вазе, складывал из них подобие человеческих лиц. Церковной парчой занавешивал окна. Рытый бархат бросал на кресло, и кресло превращалось в трон. Из лоскутков ткани делал причудливые абажуры. Обожал цветы, но иногда относился к ним безжалостно. Мог схватить ножницы и изрезать свежие, нежные ирисы – синие лепестки были нужны ему, чтобы вмонтировать в коллаж небосвод.

Если бы он не был кинорежиссером, он стал бы гениальным кутюрье. Когда Ив-Сен Лоран увидел «Цвет граната», то заинтересовался автором костюмов. Узнав, что их придумал сам режиссер фильма, специально приехал в Тбилиси, чтобы встретиться с Параджановым. Они провели вместе целый день и вечер. Потом кутюрье попросил у художника несколько эскизов на восточные мотивы. Параджанов сказал, что к утру сделает новые. Лоран не поверил, насмешливо поморщился и был изумлен, когда утром следующего дня получил в подарок большой альбом с изящными фантазиями Параджанова.

У Сергея Иосифовича был дар проникать в суть вещей. Если внимательно приглядеться к его коллажам, то можно обнаружить, что все эти поразительные раритетные вещи созданы из… мусора. Осколки стекла, обрывки оберточной бумаги, кусочки ткани, черепки фарфоровой посуды, ореховые скорлупки, разбитые украшения, бусинки, обломки глиняных горшков, камешки, яичная скорлупа, птичьи перья… В его работах был эстетизирован каждый миллиметр. Там не было ничего второстепенного, даже обрамление играло в этом «декоративном театре» значительную роль. Рама – не только портал, но и действующее лицо – такое же активное, каким был занавес в легендарном таганском «Гамлете». Рамы были уникальны, каждая делалась для определенной композиции, как оправа для драгоценного камня. В этом – продолжение персидско-тифлисской традиции. Рамы, скомпонованные из нескольких видов разноцветного бархата, украшенные сусальным золотом, декорированные смальтой. В старых досках, которые, как в теплых ладонях, держат образ Богородицы, даже щели он заполнил крошкой золотистого фарфора.

Любой лоскуток, обрывок пряжи обретал значение символа и находил адрес. Вот, например, камлот был для него накидкой с плеч Наташи Ростовой… Вещь, прижившаяся у него, очень скоро покрывалась налетом загадочности, словно пеленой столетий, и существовала в своем собственном измерении. Умение любования и чудо оживления.

Вещи покорно, как наложницы, любили Параджанова, позволяли делать с собой все, что он хотел. Им он тоже платил любовью. Общительный и любопытный, Параджанов, попадая на антикварный рынок, преображался: прикусывал свой несносный язык, переставал узнавать знакомых, душой стремясь в заветные закрома. Там, под прилавками, в пыльных кладовых, он мог рыться часами. Торговался, обменивал, покупал, перепродавал, погружался в стихию ремесленничества, одухотворяя формы собственным пониманием прекрасного. В нем просыпались напор барышника, инстинкты торговца, ловкость рыночного менялы. Он был счастлив, когда на толкучке удавалось за гроши приобрести какую-нибудь безделицу. Например, наволочку с вышитым изображением Мэри Пикфорд.

Жизнь всегда оставалась для Сергея Иосифовича бесконечным театральным состязанием. Он был драматургом, актером, постановщиком – всем. В одном лице.

Когда Театр на Таганке осенью 1979 года приехал на гастроли в Тбилиси, Параджанов устроил для московских друзей поистине византийское пиршество. Но прежде Сергей Иосифович попросил соседей принять участие в создании своего необычного представления. И маленькая, круто взлетающая в гору, мощенная булыжником улочка имени Котэ Месхи была превращена в сцену с натуральными декорациями. С балконов свисали ковры, а цветы, рассыпанные по всей улице, вели прямо к дому Параджанова.