Друзья Высоцкого: проверка на преданность

Даниэль попросил выключить свет в зале. Люстры погасли. Прожектор выхватил из темноты одинокий микрофон, и через динамики загремела знаменитая «Охота на волков». В зале царила тишина. Момент был критический: никто не мог предугадать, как поведет себя публика. Но «Кони» звучали, и люди начали один за другим подниматься и слушать песню стоя. Так Высоцкий стал полноправным участником праздника протестной песни…

Когда там же, в Гданьске, позже открывали памятник расстрелянным рабочим, Лех Валенса пригласил к микрофону Ольбрыхского и попросил его поименно назвать имена погибших. Он читал фамилии, и многотысячная толпа отзывалась: «Он среди нас!». Это производило просто мистическое воздействие…

По окончании митинга Яцек, помощник Валенсы, отвел Ольбрыхского в сторонку и вручил свежий выпуск московской «Правды»:

– Читай, что о нас пишут русские.

«… Главари «Солидарности», ненавидящие друг друга, но одинаково мечтающие о капиталистической Польше, много лет пытались подточить весь социалистический строй. Используя ошибки, допущенные прежним руководством страны, смакуя каждую из них, растравляя души людей и провозглашая лжедемократические лозунги, главарям «Солидарности» удалось создать хаос в стране и парализовать ее экономику. Опорой и решающей силой этого хаоса являются фашиствующие элементы из молодежи… Чаша терпения переполнена. Лимит терпения, всепрощения преступных действий политических авантюристов и врагов народной Польши исчерпан…»

После 16 месяцев триумфа «Солидарности» польское правительство ввело в стране военное положение. Когда к власти пришел генерал Ярузельский, Ольбрыхский уехал на Запад. Говорили, что он покинул Польшу в знак протеста против давления на «Солидарность». Но Даниэль возражал: «Я покидал страну не в знак протеста… Точнее, не совсем так. Мне просто перестали давать работу в Польше. А великий француз Клод Лелюш звал… Конечно, на первых порах было очень трудно. Михаил Барышников или Рудольф Нуриев могли себе позволить выступать на сцене за рубежом – в танце другие средства выразительности. А оружие актера – язык. Поляку никогда не сыграть Мольера так, как это может сделать Депардье. А Роберт де Ниро никогда не сыграет на польском, как Ольбрыхский. Поэтому для меня, конечно же, остро стоял вопрос: смогу ли победить, смогу ли выдержать конкуренцию с западными звездами?».

Смог, победил. Доказал, что и на Западе он может успешно играть главные роли: и во Франции, и в Германии, и в Италии. Не только в кино, но и в театре. Этим он доказывал польским властям и самому себе, что не нуждается в коммунистическом «зонтике», что ему под ним неудобно. Он говорил: «Я предпочитаю джунгли, а не клетку, пусть даже золотую. Лучше жить свободным диким зверем…»

Даниэль десять лет жил и весьма плодотворно работал во Франции, в других странах. Все было хорошо, комфортно. Стал настоящим полиглотом. Объяснял с обаятельной улыбкой: «Учил языки, когда влюблялся. Можно сказать, учил в постели, когда обнимал женщин. Очень хороший способ познания: обнимаешь японку – немножко учишь японский, лежишь с абиссинкой – учишь абиссинский, любишь русскую – совершенствуешься в русском… Все это действительно было… Если собрать всех моих детей – разноцветная была бы толпа…»

Но все-таки Ольбрыхский вернулся в родную страну, проблемы которой его волновали, потому что «все это мое. А Франция необыкновенно красивая страна, спокойная. Но меня там ничего не волновало…».

«Бредущий обнаженным по пляжу со шпорами на босых ногах», Даниэль Ольбрыхский по-прежнему был способен как на мужественные подвиги, так и на весьма экстравагнтные поступки.

Как-то он пришел на какую-то странную, мягко говоря, фотовыставку «Нацисты». Ее организатор создал экспозицию снимков мировых кинозвезд, которые когда-либо играли на экране фашистов, а посему, естественно, были одеты в форму вермахта. Что было задумано, «Нюрнберг» над актерами? Или нечто иное?..

Во всяком случае, не разбираясь в потаенных идеях организаторов экстравагантной выставки, Даниэль выхватил саблю, спрятанную под плащом, и принялся яростно рубить в клочья эти фотографии. И Фрэнка Синатры, и Роджера Мура, и Жана-Поля Бельмондо, и свой портрет в форме наци, естественно, тоже.

Разразился грандиозный скандал. Инициаторы проведения эпатажной выставки – американские меценаты – выставили счет за причиненный ущерб: 80 тысяч долларов.