Дубинушка

— Телевизор. Его ещё голубым разбойником называют. Там, в ящике, будто бы не люди сидят, а бесы с рогами. Я присмотрелся: и вправду — на людей они не похожи. Ну, то есть люди, конечно, но не такие, как все. И кличут их не по-людски: Сванидзе, Хакамада, а ещё и обезьянка чёрная промеж их прыгает. Мне даже показалось, что у неё из-под юбки хвост торчит. Все они силу колдовскую имеют. Скажут: пейте, люди! И люди пьют. Говорят, в Москве или Петербурге все парни и девушки по улицам с бутылками ходят и прямо из горла пиво пьют. А потом хватают друг друга и на глазах у всех целуются. У нас в станице на что уж пьют, а и то казаки бутылку от людей прячут, стараются в сторонку отойти, чтобы, значит, от глаз подальше.

Помолчал Василий, а потом видит, что мать ему не отвечает, а будто бы даже и не слышит его, стал уверять её:

— Я когда вырасту, в рот папироску не возьму и водку хлестать не стану. Не хочу мусором быть, а работать научусь, как мой папа. Он всё умеет делать. И с бедных деньги брать не буду, а что надо, бесплатно сделаю.

— А ты, Василий, философ. И рассуждаешь так, будто взрослый.

— А я и есть взрослый. Мне скоро тринадцать стукнет. Тринадцать — слышишь?..

— Слышу я, Вася, слышу. Отец твой верно говорит: русский народ совсем измельчал. Видно, и вправду, бесы ему душу замутили. На что уж казаки честь свою пуще глаза берегли, а теперь и на них мара нашла. Уж если напьётся какой, страшнее племенного быка бывает. Недаром моя бабка говорила: бык опасен спереди, лошадь сзади, а пьяный со всех сторон. А твоя речь мне душу греет. Не хочешь пить — и не пей, и не кури, и к женщинам относись бережно. Она, женщина, уют и красоту жизни создаёт, род продолжает, — от неё, как от солнца, свет и тепло идут. Недаром на Востоке девочку, а затем и женщину от тёмных сил и дурного глаза берегут, в чёрную материю с ног до головы укрывают. Чистой и весёлой должна быть женщина! Ей муж хороший нужен. Без мужа она что полынь засохшая: куда ветер дунет, туда и несёт её. Нет страшней для нашего брата одиночества. Одинокая женщина как товар залежалый: лежит себе и лежит, а люди мимо проходят. Я вот такая теперь: болтаюсь среди людей, а замуж меня никто не берёт. Потому и плачу часто. Ночью-то лежу-лежу и вдруг слёзы сами польются из глаз. Обидно мне, Вася, и страшно одной-то жить. Хорошо, как вот теперь, молодая и здоровая, а как старость припожалует, да болезни разные. Кто тогда мне поможет и слова утешения скажет?..

— А я куда денусь? Чай, сын я тебе. И Ксюша есть. И папка у нас есть. Я вот скажу ему, чтобы вместе мы жили. И жениха тебе искать не надо. Есть же у тебя муж. Да ещё какой! И водку не пьёт, и делать всё умеет.

— Добрый ты у меня, Васяня. За эту твою доброту великая любовь тебе от людей выйдет!

Туча, простучав последними каплями по камышовой крыше, свалилась за лес, и небо, умытое дождём, заулыбалось звёздами, засверкало далёкой синевой известных человеку и ещё не открытых, но посылавших на землю свет галактик. Невдалеке от старого дуба, со стороны Дона, потянулась трепетная рябь рыбного косяка. Но ни Татьяна, ни Василий косяка не увидели; они безмятежно спали, свившись в комок и щедро согревая друг друга. К счастью, с того берега зорко следил за подводным царством вездесущий Евгений. Его разбудили ребята, неожиданно прикатившие на большом баркасе из районного центра. Их было человек тридцать; беспризорники, осиротевшие за годы проклятой перестройки, потерявшие родителей от нестроения жизни: от остановки фабрик, мастерских, развала колхозов и совхозов. Они услышали, что какие-то иностранцы хотят увезти их в Италию и там распределить по семьям, желающим приютить беспризорных русских детей, которых в России теперь миллионы. И оно бы хорошо, многие ребята и девочки мечтали о таком счастье, но кто-то им сказал, что это только говорят, что их приютят в семьях, а на самом деле они попадут в клиники, где будут брать у них кровь и вырезать органы для лечения богатых людей. Ребята очень испугались и ночью же с попутным катером поехали к дяде Жене, у которого они не однажды были и ловили с ним рыбу. Дядю Женю они нашли спящим в своём просторном пикапе. Старший из ребят Павел разбудил его и рассказал о замыслах двух иностранцев, которые, кстати сказать, жили в Каслинской и сейчас укатили наверх к Дону на катере рыбинспектора.

— Молодец, Павлик, что привёз из города бездомных ребят. Они-то по своей малости замысла извергов понять не могут, а мы с тобой примем меры. Только ты о нашем уговоре ничего и никому не говори. А то ведь…

— Он посмотрел в сторону Дона: не стучит ли там катер с двумя иностранцами…

— У них руки длинные. Любого из нас достать могут. Ты ребят от себя не отпускай, мы с тобой частный детский дом организуем, тогда и посмотрим, как это они наших ребят в Италию переправят. Я давно думаю об этом — всех беспризорных в нашем районе собрать и усыновить, и нормальную жизнь для них наладить. Есть у меня такие люди и в городе, и в районе, — помогут они нам.

Про себя Евгений подумал: «Вот тогда и пригодятся нам Манькины доллары».