Дублерша для жены

Ну, вы же знаете — юношеский максимализм. Я, например, искренне полагал, что могу писать стихи лучше Блока, играть лучше Качалова, снимать фильмы лучше Феллини. Годы прошли, и я стал мудрее. Трезвее оцениваю себя. По этому поводу мне вспоминается одна история, случившаяся с Джузеппе Верди. Как-то раз к нему пришел молодой композитор, который, как и молодое московское поколение, каждую фразу начинал местоимением "Я", да и заканчивал в том же духе. Верди послушал юнца и сказал: "Молодой человек! Когда мне было восемнадцать, я тоже говорил: «Я!» В двадцать пять лет я говорил: «Я и Моцарт». В тридцать утверждал: «Моцарт и я». И лишь теперь я уверенно говорю: «Моцарт».

Закончив эту речь, напомнившую мне отчего-то вечерние ликбезы тетушки Милы, Эллер засмеялся и стал подкладывать мне в тарелку от всех вкусностей понемногу. Судя по этому, в этикете он действительно был не особо силен. Но перемешал он мне всю еду в тарелке с такой очаровательной непосредственностью, что это не могло не вызвать у меня ответной открытой улыбки.

— А откуда, простите, вы узнали мой телефон, Леонард Леонтьевич? — спросила я. — По-моему, вчера я вам его не оставляла.

— Это так. Только вы, Женя… Могу я вас так называть, а то хлестать имя-отчеством как-то не способствует аппетиту? — спросил Эллер и, поймав мой легкий согласный кивок, продолжил:

— Вы, Женя, человек в городе довольно известный. Мне говорили о вас как о профессионале высокого класса и в высшей степени обаятельной женщине.

А я о вас капитальные справки наводил.

— Вот как? — спросила я. — Чем же вызван такой интерес к моей скромной персоне со стороны самого Эллера? Неужели хотите снять меня в кино?

— Как вы находите этот соус? — ушел от ответа мэтр. — Гм.., так вот, я хотел поговорить с вами по не совсем обычному поводу.

Вы только не пугайтесь сразу, Евгения Макс… Женя.

— Знаете, Леонард Леонтьевич, я не из пугливых, — улыбнулась я. — Да вы и сами, наверное, это поняли, если слышали отзывы обо мне. Я вас очень внимательно слушаю и обещаю сразу в обморок не падать.

Он внимательно посмотрел на меня и проговорил:

— Нет, прежде — ужин. А затем и только после него приступим к тому, что привело нас к этой встрече. — Эллер засмеялся и добавил:

— Прошу вас не понимать мои слова превратно. Я ведь вовсе не такой Казакова, как многие думают. Наоборот, я чист, как младенец, а все слухи и сплетни распускает обо мне «желтая» пресса. Вот, к примеру, вы, Женя. Какой последний слушок обо мне вы вычитали?

— Честно говоря, я не очень много про вас читала и видела, а вот моя тетушка, которая взяла трубку, а потом ее выронила, когда вы сказали, кто звонит…

— Ах, так вот почему рассоединилось!

Забавно. И что же ваша почтенная тетушка?

— Вот она про вас читала очень много.

Так что последний слух про вас, который проник в нашу семью, касался вашей женитьбы.

Мне показалось, что по лучезарному лицу Эллера проскользнула тень. Впрочем, в следующую секунду он снова расцвел и иронически парировал:

— А позвольте осведомиться, касательно какой именно из моих женитьб там писали? Потому что в одной газетенке однажды написали, что я сочетался браком.., с мужчиной.

— С мужчиной?

— Ну да! В Амстердаме, единственном городе в Европе, где разрешены однополые браки. Там напечатали, что я якобы несколько лет назад женился на своем сердечном друге. Так насчет какой женитьбы вы читали?

— Насчет последней. Написали, что вы, Леонард Леонтьевич, женились на дочери бывшего первого секретаря Тарасовского горкома КПСС товарища Бжезинского. И что невеста, кажется, моложе вас почти вдвое.

Эллер с хитрым видом помолчал, пережевывая жаркое.

— Ну что же, — наконец сказал он, — кажется, вам в руки попалась довольно правдивая газета. По крайней мере, то, что вы сейчас сообщили, — правда. Я действительно женился в Тарасове несколько месяцев назад на Алине Бжезинской, дочери Бориса Оттобальдовича Бжезинского. Это совершенная правда, и нет смысла ее отрицать. Скажу больше: речь у нас сегодня будет напрямую касаться этого моего брачного союза.

— Простите.., но какое отношение я…

— Женя, все по порядку! — перебил он меня. — А теперь не угодно ли еще вот этого замечательного вина? Или, быть может, коньячку?

* * *

Наконец с ужином было покончено. Мы приступили к десерту и фруктам, а Леонард Леонтьевич приступил наконец к тому, ради чего он меня, собственно, и пригласил:

— Женя, мы с вами люди без предрассудков, не правда ли?

— Хотелось бы верить.

— Мне тоже. Так вот, Женя, мне порекомендовали вас как великолепного телохранителя. Не знаю, стоит ли переводить это слово в женский род: «телохранительница» звучит как-то… С одной стороны — постно, что ли: похоже на что-то типа «дароносица».

Или, напротив, слишком помпезно.., вроде «девы-воительницы». Но это для меня не суть важно. Я, как человек искусства, верю в предопределение и счастливый случай.