Дублин

Торговцу понадобилось совсем немного времени, чтобы дать подробный отчет о проповеди Пинчера. Представленная им позиция, подчеркнул Дойл, делает невозможным не только мирное сосуществование со старыми англичанами. Этот злобный и опасный пуританизм стоит также весьма далеко от скромной Ирландской церкви, к которой принадлежит сам Дойл. Действительно ли король желал именно этого, уважительно спросил Дойл.

Король внимательно и серьезно выслушал его.

– Нет, наша воля не такова, мастер Дойл, – ответил он. – И это следует прояснить. Но, боюсь, в Дублине много таких, кто поддерживает подобные мнения.

– Такие есть, ваше величество. Но куда больше таких, кто не пойдет туда, куда ведет доктор Пинчер. – Дойл помолчал, а король задумчиво кивнул. Теперь Дойл был готов к завершающему ходу. Он сделал вид, что колеблется, а потом нанес удар. – И это ведь нападение не только на Церковь вашего величества и правительство, что я и само по себе нахожу бунтарским… но главное – слова, задевающие личность королевы…

Брови короля взлетели вверх.

– Королевы?

Дойл выглядел чрезвычайно смущенным. Дело в том, наконец пояснил он, что Пинчер постоянно упоминает о Католической церкви и королеве в самых оскорбительных выражениях: католическая шлюха, блудница, Иезавель. И твердит, что эту шлюху необходимо свергнуть.

– Возможно, на самом деле он ничего такого не имел в виду, ваше величество, но мне не нравятся такие слова о королеве. – (Последовало краткое пугающее молчание.) – Но может быть, – продолжил Дойл откровенно неискренним тоном, – что я просто неверно его понял. Однако люди поняли именно так.

Говорил ли действительно Пинчер о свержении королевы в своей проповеди? Нет, так Дойл не думал. Но подтекст, не слишком скрытый второй смысл? Да, возможно. Может, Пинчер и не называл королеву шлюхой напрямую, но он уж точно выражал отвращение к ее католицизму, бесился из-за ее брака с королем Англии и видел в ней посланницу зла. Подстрекал ли он слушателей убить ее? Конечно нет. Но такой вывод вполне можно было сделать из его слов. И когда королевский советник принялся расспрашивать Дойла о той проповеди и о точных словах проповедника, Дойл уже не сомневался в том, что думает король Карл.

В тот вечер он написал с некоторым удовлетворением своему кузену Орландо Уолшу: «Думаю, с доктором Пинчером покончено».

Святой источник

1637 год

Отец Лоуренс Уолш любил бывать в компании брата и сестры. Он также любил осень, а в это воскресное утро на знакомую дорогу к замку Мэлахайд падали золотые листья.

Орландо взял с собой жену Мэри, а Энн и Уолтер Смит – сына Мориса.

Когда они добрались до небольшого замка Толботов, то увидели собравшихся снаружи людей. Здесь были домашние слуги, жители деревни рядом с Мэлахайдом и даже фермеры из более дальних мест; приехали и две семьи местных джентри. Представители семьи Толбот приветствовали вновь прибывших, а когда увидели Лоуренса, то спросили, не желает ли он помочь священнику, который уже готовился к службе. Но Лоуренс дал понять, что был бы рад побыть со своими родными, если он не слишком нужен священнику.

Наконец все вошли в дом и из маленького холла тихо поднялись по лестнице в большое помещение, известное как Дубовая комната. По воскресеньям эта комната служила часовней для местной общины. Отец Лука, пожилой священник, выглядевший теперь более худым и согнутым, чем когда Лоуренс видел его в последний раз, приветствовал иезуита улыбкой. Запах благовоний наполнял комнату. И хотя через окно лился свет, свечи на боковых столиках заставляли мягко сиять темные деревянные панели. Но самым главным в комнате была большая дубовая панель над очагом, перед которой стоял небольшой алтарь. На этой панели была вырезана изумительная картина «Успение Богородицы».

Лоуренс посмотрел на нее с нежностью. Картина находилась здесь с тех пор, как он вообще это помнил, а он приходил на воскресную мессу в замок Мэлахайд с самого детства. Как только все собрались и на несколько мгновений опустились на колени для молчаливой молитвы, старый священник начал службу.

Что именно, гадал Лоуренс, делало эти мессы настолько особенными? Он ведь не раз присутствовал на мессах в городе, и они были прекрасны. И его вера никогда не была сильнее. Но было нечто иное в таких вот собраниях в деревенских жилищах, некая интимность и теплота, в которых, был уверен Лоуренс, чистое пламя веры разгоралось необычайно ярко. Сама по себе природа мессы была, конечно, сокровенной и глубокой. Но то, что служба шла в доме семьи Толбот, делало ее отличной от городских. Суть, похоже, была в том, что, как и самые ранние христиане, люди были вынуждены встречаться тайно… И может быть, размышлял Лоуренс, само это преследование было чем-то вроде благословения. Потому что здесь, в Дубовой комнате замка Мэлахайд, он всегда ощущал прямую связь с самыми ранними временами Всеобщей церкви.