В комнате рядом с телефоном лежит карточка, приглашающая заглянуть в «Джон Кокс Уайлд бар». Открывают его в шесть, то есть через два часа. Риба испытывает легкое облегчение. В номере приятно пахнет, и сам он выглядит так, словно здесь только что прибрали и все разложили по местам. На прикроватной тумбочке лежит одинокая конфетка – довольно нелепое приветствие от гостиницы. Нравятся ли деловым людям эти шоколадные штучки? Вид из окна довольно уныл, но Риба в восторге от серого воздуха, от поднимающегося из труб дыма и от бурого кирпича, из которого сложены дома напротив. В этом пейзаже нет ничего средиземноморского, и это его завораживает, наконец-то он по-настоящему ощутил себя в краях чужедальних, он мечтал об этом столько недель. Ему хорошо, как никогда. Именно этого он добивался – оказаться «по ту сторону». И вот он попал в местность, где все ему чуждо, все – по крайней мере, ему так кажется, – дышит тайной. Он замечает, что удовольствие от новизны вот-вот заставит его взглянуть на мир с энтузиазмом. Такие страны, как эта, раздвигают горизонты нашего сознания, тут мы можем заново изобрести самих себя.
Его не покидает ощущение, что все здесь для него совершенно ново: земля, по которой он ступает, воздух, который он вдыхает, даже собственная походка кажется ему незнакомой. Если бы люди умели вдруг увидеть мир по-новому, думает он, если бы они понимали, что все вокруг может внезапно измениться до неузнаваемости, никто бы не тратил время даже просто на мысли о смерти.
Он благодарит самого себя за то, что приехал на чужбину. Потом обнаруживает, что над кроватью висит фотография Дублина 1901 года. На ней изображен конный экипаж, и он начинает думать о карете, в которую Блум забрался в одиннадцать утра 16 июня 1904 года. Внимательно разглядывает фотографию, словно пытаясь уловить атмосферу этой еще не асфальтированной улицы, по которой ходила черная конка, и ему начинает казаться, что в ту пору город должен был выглядеть довольно зловеще. И в то же время это был еще новый, зарождающийся город. Странно, что у фотографии такой в буквальном смысле заупокойный вид. Должно быть, думает Риба, в те дни весь Дублин представлял из себя гигантские похороны. Похороны похорон. Не хватает только старухи в окне одного из унылых домов на снимке, вроде той, что в шестом эпизоде «Улисса» глазеет из-за спущенных штор и навевает Блуму мысли о том, как любят старухи обряжать умерших: «Никогда не знаешь, кто тебя мертвого трогать будет».
Он отводит взгляд от снимка на стене, но продолжает вызывать в памяти начало шестой главы: «Мартин Каннингем, первый, просунул оцилиндренную голову внутрь скрипучей кареты и, ловко войдя, уселся. За ним шагнул мистер Пауэр, пригибаясь из-за своего роста».
Переполняемый противоречивыми чувствами, он решает разорвать мыслесплетенные сети, выбросить из головы терзающего его Спайдера и спуститься в вестибюль. Ему пойдет на пользу, если он отправится сейчас открывать для себя Дублин – он и его друзья, его собственные Мартин Каннингэм и мистер Пауэр.
Он совсем было вышел из номера, как вдруг замечает у окна, у длинной шторы, красный чемодан. Застывает как громом пораженный. Что здесь делает чужой багаж? Он отказывается верить своим глазам. Вспоминает, как Селия, рассердившись на него, выставляла «тревожный чемоданчик» на лестничную клетку. Ему не нравится, когда с ним происходят события, которые куда уместнее выглядели бы в романе. Он не хочет, чтобы его «сочиняли». Может быть, Селия решила устроить ему сюрприз, и это ее вещи? Нет, точно нет. Раз она сказала, что останется в Барселоне, значит, там и осталась. С другой стороны, он никогда в жизни не видел такого чемодана у них дома. Он берется за ручку с таким видом, словно чемодан смердит, и не раздумывая выставляет его в коридор. Чужой чемодан, фу, гадость.
Потом спускается с намерением сказать девушкам за стойкой, что он нашел в своем номере чей-то багаж и оставил его в коридоре на четвертом этаже – на самом деле на пятом, если иметь в виду странную нумерацию, – но уже в вестибюле вспоминает, что не знает ни слова по-английски, и с решительным видом проходит мимо стойки, не сказав девушкам ни единого слова. За короткий путь от вестибюля до «Крайслера» он забывает о происшествии. А в прежние времена он немедленно поделился бы с друзьями. Я только что обнаружил у себя в комнате чей-то красный чемодан, сказал бы он. И постарался бы представить все так, словно обладает даром рассказчика.