Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг

— В субботу вечером, после ужина, я сказал жене, что иду выпить, и направился к дому Ашлин. В дом я вошел через кухню. Увидел, что на плите готовится ужин, но ничего не заподозрил. Играла какая-то танцевальная музыка, Ашлин не слышала, как я появился. Я зашел в гостиную и тихо, как обычно, позвал ее, чтобы соседи не услышали. И тут я увидел стол, сервированный на двоих. Бокалы. Свечи. И подумал, что она ждала меня. Я должен был сразу догадаться. Ведь я никогда не приходил к ней по субботам, обычно жена тащила меня в ресторан, но в тот вечер у нее разболелась голова. Ашлин не могла догадаться, что я приду. Но мне так хотелось ее увидеть.

Я осмелилась покоситься на Стива и встретила его взгляд, полный изумления. В этом кабинете только нас потрясло происходящее. Голос Маккэнна звучал буднично, ни намека на волнение. Уже открыв дверь, Маккэнн знал, что О’Келли от него потребует. Как наверняка и Бреслин. Вот почему он не кинулся к шефу с версией Маккэнна, с просьбой защитить их. Только мы со Стивом, два болвана, ничего не поняли.

— Потом она вышла из спальни, — продолжал Маккэнн. — В таком чудесном синем платье. Она была прекрасна. Зимний вечер, все серо и мокро, а тут красота, способная осветить весь мир… Волосы распущены. Она знала, что так мне особенно нравится. Сережка в одном ухе. Я хотел подойти к ней, я… — Руки взлетели в несостоявшемся объятии. — Ашлин… Она отпрянула, но тут же узнала меня. Я ожидал, что она рассмеется и поцелует меня, но на ее лице был такой ужас. Как будто это не я, а чужак, проникший к ней в дом. Вот тогда-то в голове у меня и завертелось. Она ждала другого. Она выставила перед собой ладони, чтобы я к ней не прикасался, сказала: "Ты должен уйти". — Маккэнн задышал чаще, снова погружаясь в то пережитое состояние неверия. — Я сказал, спросил: "Что? Что ты делаешь? Для чего это все?" Но она продолжала указывать на заднюю дверь и все повторяла, чтобы я ушел. Я даже представить себе не мог… Все говорил, говорил, спрашивал: "Что случилось? Ты же в среду, три дня назад, мы же… ты разве не говорила, что не можешь пережить, что я снова и снова возвращаюсь к жене? Я проводил с тобой мало времени? Ладно, порву с женой сегодня же, перееду к тебе, я все сделаю. Тебе что-то наболтали обо мне, это твоя Люси, наверное, я все объясню, позволь мне…" Но она лишь мотала головой: "Нет, дело не в этом, нет, просто уходи". Она пыталась подтолкнуть меня к кухне, выпроводить, только я не собирался или не мог… И я сказал, стоя там как распоследний дурак, у меня уже не было сил сдерживаться, я спросил: "Это все? Значит, у нас с тобой все кончилось?" Ашлин… она вдруг замерла, словно никогда об этом не думала. Замерла, как громом пораженная. А потом сказала: "Да. Думаю, что именно так".

Я даже не осмеливалась теперь коситься в сторону Стива. Мы оба почти не дышали.

— Мне это показалось шуткой, дурацкой шуткой, я все ждал финальной фразы, которая все перевернет. Но ее лицо… Она действительно хотела, чтобы я ушел. И я сказал единственное, что мог сказать: "Почему?" Она ответила: "Возвращайся домой". А я сказал: "Объясни почему, и я уйду. Что бы это ни было, просто объясни. Я не могу остаток жизни мучаться догадками". А она вдруг рассмеялась. У Ашлин был чудесный смех, славный негромкий колокольчик, но этот смех… он был совсем иным. Не смех, гиений хохот, он заполнил все. Она словно… — Челюсти у Маккэнна сжались, он заново переживал этот смех, который нарастал и нарастал, пока не заполнил всего его целиком. — Она словно… счастливая была. И такой счастливой я не видел ее никогда. А потом она сказала: "Вот и мучайся. А теперь убирайся".

Он замолчал.

О’Келли сказал:

— И?

— И я ударил ее.

Мы со Стивом обрушились на Маккэна, в клочья разорвали его представление о самом себе, мы проткнули его, как воздушный шарик, на его же глазах — и надеялись, что оставшееся после него не сможет дальше сопротивляться. Как Ашлин и планировала. Но когда мы отобрали у Маккэнна его самого, когда стерли его личность в порошок, обратили в то, чем он меньше всего хотел быть, он превратился в пустое "без комментариев". Но О’Келли предложил ему путь обратно — к себе самому. И Маккэнн принял предложение.

— Это было непредумышленно, шеф. Я и подумать не мог, что она… Только потом.

— Я знаю, — сказал О’Келли.

— Я и подумать не мог. Только позже понял, что она мертва.

Я уже набирала воздух в легкие, чтобы вмешаться. Маккэнн ведь далеко не силач. И решающий удар он нанес уже после того, как она упала, стукнувшись головой о каминный приступок.

О’Келли услышал мой вдох. Его глаза метнулись ко мне, он ждал моей реплики. Лицо было все так же неподвижно. Только глаза двигались под нависающими бровями.

Я стиснула губы.

О’Келли перевел взгляд на Маккэнна:

— Все это нужно повторить под запись. Ты ведь понимаешь?

Маккэнн затряс головой. Тряс и тряс.

О’Келли оперся руками о стол, тяжело, и встал:

— Пора.

Лицо Маккэнна дернулось.

— Я сам это сделаю. — Говорил О’Келли спокойно и уверенно, как хирург, который не позволит студентам прикоснуться к пациенту.