Дубовый бой. Эхо войны

– Пусть едят, я лучше вот с другом поговорю, – он похлопал рукой по стволу дерева. – Мне всегда нравились дубы – огромные деревья с толстыми корнями, которые никогда не свалит ветер, – и переведя взгляд на сослуживцев добавил, – и нас этим поганцам не сломить. За нами предки, а за ними никого и ничего, так что недолго им осталось.

Гришка задумался над словами товарища, но не переставал наблюдать за местностью и заметил, как что-то блеснуло на солнце, и поднялась стайка ворон в небо.

– Немцы шумят, готовьтесь, скоро будут, – быстро проговорив, залег Гришка с пулеметом в свой природный окоп и отправил Степана к Петровичу с докладом.

Степка побежал в глубь маленького лагеря, своим докладом разрушил столь чудесный день.

Петрович четко отдавал приказы, хотя можно было справиться без них: и так все знали, что делать.

– Гриш, – окликнул Андрей.

– Чего?

– Ты же тоже чувствуешь, что сегодня, может, больше не поговорим?

Андрей прав. Григорий с самого утра вспоминал дом как-то иначе, с особой любовью и без надежды на возвращение.

– Да, – коротко ответил пулеметчик.

– Тогда, Гриш, главное, забрать фрицев побольше и не сдаться в плен, остальное не важно.

Не отводя глаз от дороги, откуда должен появиться противник, Гришка сказал:

– Живыми нас им точно не взять.

Андрей оглянулся, как спешит Степан. На его лице не осталось ни капли радости.

– Все готовы, сейчас попрут, – взволновано произнес Степка.

– Не бойся, паренек, главное, не лезь поперек батьки. Петрович нас всех вытащит, да и мы тебя с Гришкой не подведем. Да, Гриш?

Григорий, держа палец на курке и прижавшись лицом к прицелу, коротко кивнул.

Но Степану и этого было достаточно.

Вот показались первые солдаты противника, одетые в зеленую форму и рогатые шлемы, многие пешком, несколько грузовиков и одна машина с офицером. Их было намного больше маленького отряда русских солдат.

Андрей выбросил папиросу, лег в кусты, прижал винтовку, ставшую продолжением руки. Просвистел первый выстрел, который убил водителя немецкого офицера.

Андрей выругался про себя под звуки стрекотания пулемета Гришки, который палил, не прекращая, жалея, что в диске так мало патронов. Весь их маленький отряд стал как одна боевая машина, стреляющая из каждого холмика и куста на полянке.

Немцы не ожидали такого приема и в первые минуты потеряли как минимум двадцать солдат. Началась смертельная буря пороха и гильз. Пот застилал глаза, плечо болело от отдачи, но нельзя прекращать огонь. Мысли Григория прервал уже знакомый запах смерти и ругань Петровича.

– Пошли потери, – промолвил Андрей, передергивая затвор.

– А они все прут, – вставил Степка, прикрывая Гришу, пока тот меняет диск.

– Немцы взяли нас в котел, хотели зажать. Левый фланг еще держится, но от нашего отряда из двадцати человек осталось восемь. Немцы подошли слишком близко, нам не вырваться, разъяснил обстановку Андрей.

– Гришка, огонь! Справа фрицы! – выкрикнул Петрович, проведя огненной волной по идущему немецкому отряду из своего ППШ.

Степан видел, как убили старшину: Петрович хотел отвлечь огонь на себя, дать возможность принести им патронов, ведь эта была последняя линия обороны. Но его ППШ подвел, не выплюнув патрон, старшина упал, получив три пули в живот, и кровь, хлынувшая изо рта, окрасила бороду.

Вокруг было слышно стрекотание автоматов, но русской речи было все меньше. Андрей, выстрелив в очередной раз, с сожалениям сказал:

– Прости, Степка, обманул я тебя: нас осталось трое. Но ты еще можешь уйти, мы с Гришкой прикроем, у него есть патроны, да и я пулемет сюда перетащил.

Степка без доли сомнения забрал трофейный немецкий автомат и начал вести огонь по наступающему противнику. Все было понятно без слов: погибать – значит славно!

– Прикрой, Андрюха! – кричал Гришка, перебегая от своего разрушенного холма к дубу.

Немцы, увидев передвижения, начали стрелять, не жалея патронов, досадовали, что слишком долго они тут возятся.

Гришка уловил ухом легкий вздох и глухой звук, как будто что-то падает, добежав до дерева и оглянувшись на своих товарищей, заскрипел зубами от горя и злобы. Степан лежал навзничь с пробитой головой, в которой зияла дыра от пули. Андрей тоже был ранен и больше стрекотал пулеметом для эффекта подавления, чем для нанесения какого-то ущерба. Вот пулемет замолчал. Выглянув из-за ствола дерева, Гришка увидел лежащего на пулемете Андрея, простреленного немецкими пулями. В глазах помутнело. Но голова работала хорошо. Нужно подобраться к дубу! Стреляя на ходу, побежал солдат. Но все-таки достала вражеская пуля. Бок обожгло, и рубаха прилипла к телу неприятно мокрым клеем. Почти не чувствуя боли, испытывая еще большее желание отомстить врагу за товарищей, Гришка проговорил почти вслух:

– Пальцы шевелятся, пулемет могу держать, значит, не уйду один на тот свет.

Но что может сделать раненый солдат? Один в этом лесу против тьмы немцев? И тут Гришка вспомнил, что в стволе дуба видел огромное дупло. И один в поле воин, если с ним природа русская, предки и Бог!