Дубовый листок

Наверное, у роты появилось такое доверие с тех пор, как я написал письмо Гриценко. С его легкой руки ко мне постоянно тянулись солдаты с просьбами «прописать письмецо». Я мог бы собрать изрядное количество грошей за эту работу. Но не брал ни копейки. Может быть, это подкупало солдат? А письма им я писал охотно и не чувствовал желания спать, несмотря на то, что все они были весьма друг на друга похожи — состояли из перечисления имен родственников и знакомых, которым братец посылал нижайшие поклоны.

В свободное время мы для разнообразия занимались изучением давным-давно известных правил или повторяли устав. Эти занятия производились повзводно. На них мне нестерпимо хотелось спать, но, на счастье, наш унтер Сердюк, считавшийся грамотным, читал военные премудрости с великим усилием.

Чтение производилось около сердюковской палатки, на вольном воздухе, где каждый устраивался как мог, и Сердюк начинал приблизительно так:

— Значится, сегодня, братцы, будем изучать фуражировку. Что такое есть фуражировка, прочитает Наленч. Он у нас читать мастак.

Я брал у унтера обтрепанную донельзя книжечку и начинал: «Фуражировка есть сбор припасов для войска в поле или населенном пункте… Фуражировка бывает опасная и неопасная. Неопасная фуражировка есть такая фуражировка, когда…»

— Брось, Наленч! — говорил Сердюк. — Что-то непонятно написано. Я лучше сам изъясню. Братцы, слушать! Петров, а Петров, ты часом не дремлешь?

Петров вскакивал:

— Никак нет, господин унтер!

— Так вот, братцы… На Кавказе всякая фуражировка есть фуражировка опасная, то есть форсированная. А что есть форсированная фуражировка? Значится, форсированная фуражировка — есть фуражировка с прикрытием всеми родами войск, совершенно и в точности, как транспортировка. Транспортировка вам известна, потому как мы с вами зиму и лето наскрозь транспортируем, то бишь конвоируем транспорты. Значится, форсированная фуражировка это есть сшибить неприятеля, а потом по дорогам охранять пикетами и разъездами и цепями… Ясно?

— Ясно, — отвечал взвод.

— Разрешите спросить, господин унтер?

— Спрашивай, рядовой Васютин, — важно разрешал Сердюк.

— А ежели дорог нет, где охранять?

— Где командир прикажет, дурень! Значится, братцы, запомни: ежели добро увезти нельзя — уничтожай!

— А какое добро?

— Дурак! Сено! За каким фуражом ездят на Кавказе?!

После урока в таком роде Сердюк начинал опрашивать братцев.

Они не умели выражаться абстрактно. Унтер поправлял их спокойно, а потом у него лопалось терпение, и он кричал и бранил братцев непутевыми. А непутевые братцы без всяких книжечек знали, как проводить фуражировки.

Наконец приехал Бестужев. Похудел до неузнаваемости. На вопрос, что с ним, отвечал:

— Сердце совсем задурило…

Вид у него был такой ко всему безразличный, что я подумал — не стоит ему навязывать свое общество. Но, увидев, что я собрался уйти, он удивился — неужели нечего рассказать? И спросил:

— Как поживает твоя черкешенка?

— Растет.

— А когда ты пойдешь ее проведать? Я хотел бы пойти с тобой.

Этого я никак не ожидал. Мы пошли в тот же день.

… Вигу застали за важным делом: укладывала спать свою куклу рядом с Барбосом, и он относился к этому вполне благосклонно. Завидев меня, Вига оставила куклу в полном распоряжении Барбоса и бросилась ко мне на руки. На Бестужева покосилась.

— А меня не обнимешь? — спросил он с улыбкой.

Вига покачала головой.

— Откровенно! Все же здравствуй, — он подал ей руку и шоколад.

Вига вопросительно посмотрела на меня. Я объяснил, что это хороший дядя, а здороваться нужно со всеми. Уселись на лавочке около дома. Пока я доказывал Берестовой, что никакого ужина нам не нужно, Бестужев успел так подружиться с Вигой, что она села к нему на колени.

— А она прехорошенькая, — сказал он. — Знаете ли

вы, что черкесские женщины — одни из красивейших в мире?

— До сих пор я считал первыми красавицами полек.

— И они тоже очень хороши.

Я любовался не столько Вигой, сколько самим Бестужевым. Он разговаривал с ней удивительно нежно. Христинка стояла подле и не спускала с нас глаз. Бестужев поговорил и с ней.

Уже на почтительном расстоянии от Берестовых Бестужев сказал:

— Я хотел бы сделать твоей Виге подарок…

— Так вы же поднесли ей шоколад.

— Нет, это не то. Хочу что-нибудь существенное… Пожалуй, вот. — И он протянул сторублевую.

— Да вы что! — меня бросило в жар.

— Стой, стой, поляк! Не кипятись! — Бестужев крепко сжал мне руку. — Ты слушай, что я говорю. Она вырастет, выйдет замуж, а это будет ей свадебный подарок, сама пусть выберет, положи в казначейство.

— Ну, вы и сделаете ей такой подарок в свое время!

— К сожалению, не доживу. Бери! У меня деньги есть. Все равно раздаю их направо и налево разным картежникам и пьянчужкам. А твоей черкешенке мне очень хочется что-нибудь подарить…

— Ну, бог с вами. Давайте на свадебный подарок. — Я взял деньги.

— Вот и молодец, — сказал Бестужев. — У меня рука легкая. Пусть хоть маленькая черкешенка будет счастлива!

И он заговорил о семье: