Дубровский: по мотивам фильма «Дубровский»

Сообщение об облаве застало кистеневцев в пути. Савельев постоянно таскал с собой портативное радио, которое круглые сутки было настроено на «Шансон», когда в начале часа музыка перебивалась выпуском местных новостей, он обычно убирал громкость практически до минимума и включал приемник снова только через ему ведомый промежуток времени, когда диктор, покончив с новостями культуры и спорта, переходил к погоде. Однако в это утро он был поглощен сборами нехитрых пожитков лагеря, так что висевшее на дереве радио ровно в восемь утра принялось рапортовать об успех российского МИДа, новых инициативах губернатора и начале работы форума малых предпринимателей области. И только в самом конце новостного выпуска, там, где обычно анонсировали ярмарку народных ремесел или концерт заезжей знаменитости, диктор со ссылкой на пресс-службу местного ОВД вдруг сообщил, что «шайка Дубровского локализована», и пообещал в ближайшие часы сообщить о результатах «беспрецедентной силовой операции». Петьку, который краем уха слушал новости, это сообщение изрядно повеселило, он даже рассказал Савельеву, что уже и на «Шансоне» они знаменитости. Но тот принял эту новость всерьез и, изрядно забеспокоившись, собрал остальных, чтобы Петька слово в слово повторил все, что о них говорилось в новостях.

Впрочем, делать было нечего. Наскоро покидав самое необходимое в рюкзаки, кистеневцы спешно покинули лагерь.

– Мне очень далеко нельзя уходить, – Дубровский оглянулся назад, где, насколько хватало глаз, шли ряды старой лесопосадки.

– Не боись, мы до Николина. Это недалеко, – ответил Савельев, который шел рядом.

– Слушай, Савельев, разойдёмся, а? Я сам лучше разберусь.

Он уже не в первый раз за утро заводил этот разговор. Дело было даже уже не в Маше. Дубровского неотступно терзала мысль, что из-за него могут попасться и все остальные.

Савельев, однако, упрямо пропускал его уговоры мимо ушей.

…Ганин, расположившись в своем кабинете под портретами президента и губернатора, лениво теребил кончик полосатого галстука. Троекуров отметил, что в нем произошла какая-то неуловимая перемена. Говорил он так же елейно, вежливо и даже робко, но в самих его глазах мерцали недобрые огоньки.

– …Ну, нет у меня сейчас столько налички! Не-ту! – повторил Троекуров в третий раз. – Да во всей области столько евриков просто так в загашниках не лежит!

Последние несколько дней он не спал и почти не ел, с ужасом наблюдая, как то, что он строил годами, распадается у него на глазах.

– А знаете, что мы сделаем? – радостно воскликнул Ганин и вытащил из ящика настольный календарь с русскими пейзажами. – Давайте-ка мы к вам для начала в Покровское проверочку зашлем, а? От моего ведомства.

– Та-а-ак, что тут у нас… восемнадцатое… – он черкнул что-то в календаре. – Восемнадцатого, через недельку вас устроит, Кирилл Петрович?

Троекуров побагровел.

– К концу недели достану, – процедил он сквозь зубы.

– Ставки выросли. Бумаги у него, – как бы невзначай уронил Ганин. – Дядя каждые пять минут к Интернету бросается. Нервный стал. Руки трясутся. Хоть в Карловы Вары отправляй… – вздохнул он, и вздох этот был полон сопереживания и сочувствия.

– Сколько? – прямо спросил Троекуров.

– Вы его поймайте сначала, Кирилл Петрович, – ответил Ганин, разглядывая свои ногти.

– Поймаем, – Троекуров еле удерживал себя от того, чтобы броситься на Ганина и приложить его пару раз физиономией об стол. – Сколько?

– Дядина стоимость возросла в полтора раза. Моя – до двадцати пяти процентов.

– Двадцать.

– Не пойдёт, – отрезал Ганин.

– По миру меня пустить хочешь? – Троекуров еле разжимал челюсти.

– Да ладно, по миру…

– Всё?

Ганин состроил гримасу, опустив вниз уголки губ, одновременно качнувшись на стуле.

– Ты играй, да не заигрывайся, «облприродзапор», я ведь и по-другому могу… – сказал Троекуров, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

Ганин не показал страха. Он смотрел на Троекурова так, будто был посетителем зоопарка, а Троекуров – местным ручным медведем.

– Блефуете, Кирилл Петрович, – он осуждающе покачал пальцем. – Нету у вас козырей. Подрастеряли. Предлагаю перетасовать картишки-то, авось что и выпадет…

– Загадками виляешь.

– Хорошо, я вам напрямую скажу… – Ганин наклонился ниже, будто кто-то мог их подслушать. – Мне проценты в вашем бизнесе иметь не положено. По должности. По ста-ту-су…

Троекуров нахмурился, не понимая, что к чему.

– Жениться мне надо. На жену процент мой и запишем.

– Ну, и женись себе на здоровье. Кто мешает-то тебе? – сказал Троекуров, отметая самую страшную и очевидную мысль.

– Ну, вот, – Ганин хлопнул в ладоши. – Договорились.

Троекуров вскочил, руки его сами сжались в кулаки.

– Не сметь! Не сметь, тварь поганая! – взревел он. – Не сметь!

Но Ганин даже не почесался.

– Полюбил, Кирилл Петрович, – вздохнул он. – Полюбил всем сердцем, поверьте. Да и записывать на неё как-то сподручнее – ну, типа, папа единственной наследнице ещё при жизни часть имения отписал. Комар носу не подточит.