Дуэль на троих

Когда мы уже выходили, Люка присел перед первым дежурным (парня звали, кажется, Батист Рино), который узнал меня по голосу, а после и сержант был вынужден ему представиться. Теперь Люка сам привел в чувство дежурного – побрызгал ему на лицо дождевой водой, встряхнул, похлопал по щекам. Наконец тот приподнял голову.

– Батист, Батист, узнаешь меня? – воспрял сержант.

– Что ты творишь, Люка? – пролепетал дежурный.

– Это всё русские партизаны. – Люка заговорил проникновенно, с отцовской заботой. – Я очень опасаюсь за тебя, Батист. Ведь они завтра могут вернуться и подрезать язык тому дежурному, если он будет слишком болтлив. Ужас, да?

В глазах Батиста появилось наконец осмысленное выражение.

– Да, Люка, проклятые партизаны! – ответил он и даже постарался потолковее кивнуть.

– И не говори. – Сержант потрепал страдальца по щеке и встал.

Нам уже свистели Пьер с Полем, перебегая по вязкой грязи темную площадь. Я поглуше завернулся в шарф, Люка надвинул на самые брови свой монашеский колпак, и мы устремились за друзьями.

И вдруг послышался тоскливый перелив гармоники.

Мы резко обернулись. Под фонарем на окраине площади, на обломках сгоревшего дома сидел и наигрывал себе человек в длинном военном плаще. Лицо его скрывалось под полями шляпы, по которым скатывался дождь.

– Ты беги, – вдруг сказал мне Люка, – я сейчас догоню.

И, как завороженный, медленно пошел через площадь к гармонисту…

Из дневника Жана Бекле

…Тогда я снова тихонько позвал:

– Аня!..

Тут, словно отвечая мне, из-за угла хлынул дрожащий лунный свет и положил на площадь шевелящиеся тени. Точно зажгли одновременно несколько свечей за голубым стеклом…

Пройдя мимо качающегося фонаря, я глянул за угол. Там стояла большая, но изящная карета, с запряженной цугом четверкой отменных коней. От их спин и из ноздрей валил голубоватый пар – это горели маленькие фонари по четырем углам экипажа.

Я подошел к упряжке, к двери и решительно нажал на золотистую ручку – заперто?.. Мне почудилось внутри шевеление.

– Аня! – Я дернул ручку сильнее. И дверь поддалась!.. Причем, одновременно с этим движением несколько крепких рук сзади кинули меня вперед, и я влетел во тьму кареты…

С козел просвистел кнут, и наш лунный фаэтон сорвался с места. Я пытался выдраться из чьих-то цепких рук, но оказался зажат с двух сторон будто железными клещами.

– Да кто здесь?!

Был дан ответ и на этот вопрос: знакомая рука, унизанная дивными перстнями, зажгла спичку. От этой спички соответственно затеплился малый фонарик в углу.

Ну конечно, кому не пропасть! Напротив меня, словно в пляшущем свете геенны, восседал месье Пикар.

– Вы все-таки рехнулись, господин полковник. Мои искренние поздравления!

Лицо Пикара украсила улыбка превосходства:

– Как часто, обретая долгожданную свободу, мы понимаем, что только перебрались в более надежную тюрьму.

При этих словах он покрутил колесико под фонарем, и то ли пламя увеличилось, то ли ставень отъехал от стеклышка слева, но прежде темная, левая часть салона озарилась (не скажу, как днем, но как довольно ясным вечером) со всей кроваво-шелковой обивкой и со связанной Анютой на полу в углу. Ее рот был натуго затянут крепкой шелковой тканью, а левая рука Пикара, оказывается, все это время сжимала двуствольный пистолет, приставленный к Анютиной груди.

Полковник демонстративно, с противным хрустом взвел оба курка. Анюта нервно покосилась на него.

– Месье Пикар, я думал, что вы просто хорек, а вы еще и хорек-извращенец!..

Но вывести его из себя было не так-то просто.

– Поболтай, поболтай напоследок, – благодушествовал этот рекрут преисподней. – Но если не выложишь мне сей же час первого свитка… – И Пикар, красноречивым продолжением своих слов, направил пистолет теперь на голову Анюты, прижал к виску. Девушка невольно зажмурилась. – …то я подарю этой прелестной головке еще одно украшение. Из чистого свинца, – утвердил он свое редкое витийство словесно.

Меня сжимали с двух сторон его мордовороты. Неужели я, кретин, настолько отупел и отсырел в своем подвале, что дал этой змее себя обвить?..

– Стало быть, ты все это подстроил? Заманил ее сюда?.. – подытожил я.

– Как только я понял, что на свою жизнь, как и большинству русских, вам плевать, – Пикар все еще доброжелательно улыбался, – я просто спросил себя: чью жизнь вы оцените дороже?

– Отпусти ее, и мы договоримся.

Полковник иронически поцокал языком:

– Здесь мной предусмотрена иная последовательность. – Изящным жестом он проиллюстрировал свое желание: – Свиток! И в следующий миг – она свободна.

Он даже открыл ногой дверь с Анютиной стороны, и в карету с порывом сырого ветра ворвался грохот подков по булыжнику.

– Свиток уничтожен, – сказал я Пикару. – Я все запомнил дословно.

Полковник деликатно прикрыл дверь. В карете восстановился относительный уют.

Аня, видимо, силясь хоть что-то понять, переводила взгляд с меня на Пикара и обратно.

– Тогда мадемуазель придется сопроводить нас до места, – после паузы решил полковник.

Из воспоминаний капрала Франсуа Пигаля