Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии

Пушкин никогда не был главой партии, политическим реформатором, обдумывавшим планы переустройства всего общественного строя, пытавшимся добиться влияния на личность самодержца ради достижения сугубо политических целей. В кругу либералов поэт был либералом, но и среди консерваторов он не чувствовал себя чужим. В любом случае он оставался патриотом своей страны. Не соглашаясь с Чаадаевым, Пушкин писал в 1836 г.: «Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с Вами согласиться… клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал»¹⁷¹². Поэт любил свою страну и вместе с тем проклинал её. Будучи в ссылке в деревне, поэт писал Вяземскому в мае 1826 г. «Мы в сношениях с иностранцами не имеем ни гордости, ни стыда. Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног – но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство. Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне слободу, то я и месяца не останусь»¹⁷¹³. Примерно за полгода до гибели он писал жене: «…чорт догадал меня родиться в России с душою и с талантом»¹⁷¹⁴.

Пушкин не мог не принадлежать к «русской партии». Начало XIX в. было важнейшим этапом развития русского языка и всей национальной культуры. Её замечательной чертой было то, что она не отгораживалась от мировой культуры, а формировалась как часть этой культуры.

Убийство Пушкина пробудило общественные силы и настроения, находившиеся, как казалось, в состоянии глубокой летаргии. Власти были всерьёз встревожены, заметив, что возмущение и негодование охватило разные круги общества. Прусский посол Либерман записал «странные речи», которые произносил неизвестный ему офицер, называвший убитого поэта «чуть не единственной опорой, единственным представителем народной вольности»¹⁷¹⁵. Либерман, Геккерн, другие дипломаты акцентировали внимание на том, что общественный протест исходил не от высшего класса. Но их утверждения были полуправдой. В пользу Пушкина высказалось всё столичное население – от дворян до мещан и простонародья.

Пушкин пользовался большой популярностью в столичных университетских кругах. Ждали, что на похоронах поэта в Адмиралтейской церкви будут депутаты от императорского Университета, как и депутаты от столичного купечества. В пользу Пушкина, писал Геккерн, высказались лица из третьего сословия, к которому относились помимо литераторов, артистов, чиновников также «национальные коммерсанты высшего полёта», иначе говоря, петербургские купцы высших гильдий¹⁷¹⁶. При объяснении с Бенкендорфом Жуковский отрицал всякие слухи насчёт угрозы возмущения в столице, писал, что дело ограничилось неопределёнными толками¹⁷¹⁷. Однако донесения иностранных дипломатов из Петербурга подтверждают, что речь шла не о праздных разговорах, а об общественном волеизъявлении.

Было немыслимо, чтобы народ проводил своего поэта в молчании. По свидетельству Жуковского, общество готовилось проводить Пушкина в последний путь, «произнести над ним речь и в этой речи поразить его убийцу»¹⁷¹⁸. Люди, желавшие сказать прощальное слово, принадлежали к числу друзей Пушкина и его собратьев по перу. Они были хорошо известны Жуковскому. Заготовленные ими речи были включены в некрологи, появившиеся в ближайшие дни в печати.

Посол Либерман доносил прусскому королю, что накануне похорон «многие корпорации просили о разрешении нести останки умершего. Шёл даже вопрос о том, чтобы отпрячь лошадей траурной колесницы и предоставить несение тела народу»¹⁷¹⁹.

Народная тропа к Пушкину уже в момент его смерти превратилась в самую широкую дорогу.

Общество выразило своё отношение к величайшей трагедии, и именно это обстоятельство повергло жандармов в тревогу и замешательство.

Народ требовал наказать убийцу поэта. Публика ожесточена против Геккерна, писал А.И. Тургенев, негодующие желают побить стёкла в доме посла. О том же писал Жуковский: «…блюстительная полиция подслушала там и здесь (на улицах, в Гостином дворе и пр.), что Геккерну угрожают»¹⁷²⁰. А.П. Дурново отметил, что в день отпевания Пушкина в народе призывали растерзать иностранца, убившего любимого поэта¹⁷²¹.

Недруги Пушкина приписывали пробуждение общества интригам «партии», сеявшей ненависть к иностранцам. «Кончина г. Пушкина, – подчёркивал Геккерн в донесениях в Голландию, – открыла, по крайней мере, власти существование целой партии, главой которой он был, может быть, исключительно благодаря своему таланту, в высшей степени народному»¹⁷²². Пушкин действительно был народным поэтом, и эмоциональная стихия, захлестнувшая Петербург, была стихией любви к великому поэту в первую очередь.