Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии

Однако Пушкин дал понять членам императорской фамилии, что не в восторге от высочайшей милости. 17 января 1834 г. он сделал в дневнике помету о встрече с царём на балу у Бобринских: «Государь мне о моём камер-юнкерстве не говорил, а я не благодарил его»⁵³⁶. Такое поведение при дворе сочли верхом неприличия. При встрече с императрицей Пушкин попытался сгладить впечатление. 8 апреля 1834 г. он записал в дневнике: «Сейчас еду во дворец представляться Царице»⁵³⁷. В камер-фурьерском журнале имеется помета о представлении Пушкина императрице⁵³⁸. Царица сама подошла к Александру Сергеевичу со словами: «Нет, это беспримерно! Я себе голову ломала, думая, какой это Пушкин будет мне представляться. Оказывается, что это вы…», после чего «перевернулась», т. е. стремительно отошла от него. Запись камер-фурьерского журнала вполне объясняет её поведение: «Камер-юнкер Пушкин – благодарил за пожалование в сие звание»⁵³⁹. Как видно, в словах поэта императрица уловила такие ноты, которые заставили её «перевернуться» и поскорее отойти от новоиспечённого придворного.

На поздравление великого князя Михаила по случаю пожалования в камер-юнкеры Пушкин отвечал: «…до сих пор все надо мною смеялись, вы первый меня поздравили». Николай I счёл нужным обратиться к княгине Вере Вяземской со словами, которые предназначались для передачи Пушкину: «Я надеюсь, что Пушкин принял в хорошую сторону своё назначение».

Пушкин был приближен ко двору, что вызвало зависть у его недругов. По словам Льва Пушкина, они стали распускать слух, что «Пушкин интригами и лестью добился этого звания»⁵⁴⁰. Приятель Пушкина Н.М. Смирнов утверждал, будто «на сей случай вышел мерзкий пасквиль, в котором говорили о перемене чувств Пушкина, будто он сделался искателен, малодушен… Он был огорчён и взбешён»⁵⁴¹.

Пушкин чрезвычайно ценил свою репутацию человека независимого и неподкупного. Клевета по поводу искательства тревожила его. Ситуация усугублялась тем, что Пушкин получил чин камер-юнкера в тот момент, когда ухаживания царя за его женой стали приобретать всё более откровенный характер. В столице толковали, что придворный чин дан Пушкину, чтобы «иметь повод приглашать ко двору его жену»⁵⁴².

Водоворот столичной жизни всё больше затягивал семью Пушкиных. В феврале 1833 г. поэт сообщал Нащокину: «Кружусь в свете, жена моя в большой моде, – всё это требует денег»⁵⁴³. В мае поэт искал сочувствия у П. Осиповой: «Петербург совершенно не по мне, ни мои вкусы, ни мои средства не могут к нему приспособиться. Но придётся потерпеть года два или три»⁵⁴⁴.

Не будучи ещё камер-юнкером, Пушкин в декабре 1832 г. нанял квартиру в доме купца Жадомирского из 12 комнат с сараем для экипажа⁵⁴⁵.

Проживание в столице требовало от четы Пушкиных непомерных расходов, и можно сказать, что великосветская жизнь началась для Пушкина задолго до того, как он получил придворный чин.

Перехваченное письмо

Узнав о милости монарха, Пушкин решил не шить мундир камер-юнкера и не ездить ко двору⁵⁴⁶.

Друзьям большого труда стоило отговорить его. Смирнов, который сам был камер-юнкером, купил по случаю готовый мундир и подарил приятелю⁵⁴⁷.

В дневниках Пушкина можно обнаружить несколько взаимоисключающих записей по поводу мундира. 26 января 1834 г. поэт пометил: «В прошедший вторник зван я был в Аничков. Приехал в мундире. Мне сказали, что гости во фраках. Я уехал, оставя Наталью Николаевну…» 5 декабря того же года Александр Сергеевич пометил: «Завтра надобно будет явиться во дворец. У меня ещё нет мундира». 18 декабря в дневнике появились строки: «Третьего дня был я наконец в Аничковом. …Придворный лакей поутру явился ко мне с приглашением: быть в 8 1/2 в Аничковом, мне в мундирном фраке […] у меня треугольная шляпа с плюмажем (не по форме: в Аничков ездят с круглыми шляпами…)» «Граф Бобринский, заметя мою треугольную шляпу, велел принести мне круглую»⁵⁴⁸.

Итак, Александр Сергеевич в течение целого года действительно не хотел шить «полосатый» мундирный фрак особого покроя (полосатым Пушкин называл его оттого, что спереди на него были нашиты золотые галуны). В первый раз он отправился в Аничков, видимо, в старом парадном мундире чиновника IX класса, явно не подходящем для царского бала. Поэт венчался в нащокинском фраке, и этот фрак также не подходил для дворца. Лишь после 5 декабря он получил от Смирнова мундир, шитый для графа Витгенштейна, но не пригодившийся тому. Оставалось приобрести круглую шляпу к нему.