Копия пушкинского письма, писанная Жуковским, является черновиком. В ней имеются пометы, не принадлежащие Жуковскому и сделанные более тёмными чернилами. После слов «по слухам», несколько выдаваясь над строкой, стоит жирный вопросительный знак, выведенный неизвестной рукой. Выделенное слово кроме того подчёркнуто жирной чертой и перед ним проведена черта, наподобие скобки. Ещё один вопросительный знак выставлен после слова «случайно»[1032]
. Пометы подтверждают, что письмо было черновым документом, подлежавшим правке.Проект послания Пушкина сопровождали краткие инструкции посреднику. В самом конце страницы рукой Жуковского приписаны строки: «…в случае, если господин Геккерн потребует указать причину вызова». В ответ следовало объявить: «За то, что он вёл себя по отношению к моей жене так, как я не могу перенести…» Заявление от первого лица доказывает, что Жуковский писал черновик под диктовку Пушкина.
Текстологическое сравнение не оставляет сомнения насчёт взаимосвязи вариантов Жуковского и Дантеса. Вариант Жуковского: «Узнав случайно, по слухам, что г-н Ж. Геккерн решил просить руки моей свояченицы мадемуазель К. Гончаровой, я прошу г-на барона Геккерна-отца соблаговолить рассматривать мой вызов как не бывший»[1033]
. Вариант Дантеса: «…я прошу г. Ж. де Г. благоволить смотреть на этот вызов как на несуществующий (не бывший. —Текст, переписанный рукой Жуковского, по содержанию строго соответствует письму, упомянутому в его конспективных заметках: «письмо, в котором упоминает (слухи) о сватовстве». Уклончивая фраза насчёт слухов спасала лицо жениха. В то же время она служила порукой того, что брак состоится.
Фраза о сватовстве стала камнем преткновения. Геккерн заготовил свой вариант предполагаемого письма Пушкина, в котором употребил те же слова без знаков вопроса, но совершенно в ином контексте, без всякого указания на предполагаемый брак. В проекте «письма Пушкина», подготовленном Геккернами, значилось: «…я (Пушкин. —
12—13 ноября 1836 г. стороны заключили мир на словах. Однако 14 ноября события получили новый поворот. С.Л. Абрамович описывает этот поворот следующим образом: Пушкин сумел сохранить самообладание в момент переговоров 14 ноября, что и позволило заключить мир, но «его раздражение безудержно прорвалось несколькими часами позднее в разговоре с В.Ф. Вяземской», которой он сказал, что готовит месть Геккерну, чтобы бросить его «в грязь»; «поведение Пушкина не было последовательным»[1036]
. Если события развивались именно так, то тогда речь должна идти не о непоследовательности, а о двуличии и лицемерии Пушкина. В самом деле, он договаривался с Геккерном о мире, а за его спиной готовил ему страшную месть.Пушкин не был двуличен, а его «раздражение» имело самые серьёзные причины.
Эпизод со сватовством Дантеса получил отражение в воспоминаниях Александрины Фризенгоф-Гончаровой. Э. Герштейн высказала запоздалое возмущение по поводу этих воспоминаний. Она обратила внимание на «такое возмутительное место, как толкование Фризенгофами ноябрьских переговоров по поводу вызова Пушкина». Пушкин, по словам А. Гончаровой, начал с того, что отказал в доме Геккерну-сыну, а «кончил тем, что заявил: либо тот женится на Катерине, либо будут драться»[1037]
. «Выходит, — пишет Э. Герштейн, — что весь замысел женитьбы Дантеса на Катерине Гончаровой исходил от Пушкина. Больше того, получается, что он и дрался за Катерину, а не за жену»[1038].Пушкин послал вызов Дантесу, спасая честь жены, поскольку ухаживания кавалергарда грозили погубить её репутацию. Чтобы избежать дуэли, Геккерны затеяли сватовство к Катерине. С их стороны это было мистификацией. Понимая это, Пушкин задумал принудить Жоржа к браку или же разоблачить обман. Геккерны недооценили решимость поэта защитить честь девицы Екатерины Гончаровой, отданной родителями на его попечение.