Дуэль Пушкина

Читая письмо Соллогубу, Пушкин рассчитывал услышать хотя бы одно-единственное слово сочувствия и понимания. Но граф был испуган и ушёл, ничего не сказав. «Что я мог возразить против такой сокрушительной страсти. Я промолчал невольно», — писал Соллогуб. Безмолвие графа должно было произвести на поэта большее впечатление, чем любые слова. Он понял, что реакция света на его обличения будет крайне неблагоприятна, но не для Геккернов, а для него самого.

21 ноября Пушкин твёрдо решил отослать письмо барону. Последствия не заставили бы себя ждать. Жандармы немедленно привлекли бы его к ответу. Упреждая ход событий, поэт в тот же день написал объяснительное письмо Бенкендорфу. Письмо было выдержано в более умеренных и сдержанных тонах[1108].

Объясняя причины дуэли, поэт сослался на общественное мнение: «…все были возмущены… но, твердя, что поведение моей жены безупречно, говорили, что поводом к этой низости (сочинению анонимного пасквиля. — Р.С.) было настойчивое ухаживание за нею г-на Дантеса». Излагая историю дуэли до момента её отмены, Пушкин продолжал: «Тем временем я убедился, что анонимное письмо исходило от г-на Геккерна…»[1109]

Поэт не отправил письмо Бенкендорфу, но избежать беседы с ним и с государем ему всё же не удалось.

Встреча с царём

Свет продолжал с жадным любопытством следить за скандалом в семье поэта. 21 ноября П.Д. Дурново после посещения салона Нессельроде записал в дневнике о Дантесе: «Это фат, весьма ограниченный», «…женится на мадмуазель Гончаровой. Говорят, он ухаживал за сестрой — госпожой Пушкиной и что он был принуждён мужем к объяснению»[1110]. После помолвки 17 ноября Пушкин мог торжествовать. Вынужденный брак выставил поведение Дантеса в самом невыгодном для него свете. Подозрение в трусости грозило погубить репутацию молодого офицера.

Считают, что 21 ноября Соллогуб, придя в ужас от письма Пушкина, бросился искать помощь у Жуковского. Последний отправился к поэту и тут же якобы всё уладил[1111]. Перед нами устойчивый миф.

В первой половине ноября Жуковский убедился, что не в его силах предотвратить поединок. Не имея возможности повлиять на Пушкина, он отправился к царю и подал ему донос.

Вопрос о вмешательстве властей обсуждался в кругу друзей после того, как Жуковский впервые сложил с себя полномочия посредника. Пушкин тотчас заподозрил неладное. 13 ноября Жуковский попытался рассеять его подозрения. «Ты вчера, — писал он Пушкину, — что-то упомянул о жандармах, как будто опасаясь, что хотят замешать в твоё дело правительство»[1112].

Обращение Жуковского к Николаю I дало результаты. Пушкин неожиданно для себя получил высочайшее повеление явиться в Зимний дворец. Как значится в камер-фурьерском журнале, 23 ноября по возвращении с санной прогулки «его величество принимал генерал-адьютанта Бенкендорфа и камер-юнкера Пушкина»[1113].

О встрече царя с Пушкиным почти нет достоверных данных. Поэт всегда беседовал с государем с предельной откровенностью. Этим он обезоруживал августейшую особу, поскольку почти всегда говорил во вред себе. Вероятно, так же он вёл себя и во время ноябрьской встречи. Запись в камер-фурьерском журнале, по-видимому, следует понимать как указание на присутствие Бенкендорфа в кабинете царя. Поскольку дуэль затрагивала семью голландского министра, присутствие шефа жандармов было необходимым. Дуэль считалась делом незаконным и уголовно наказуемым. По собственному признанию поэта, он имел намерение и возможность обесчестить голландского министра в глазах «дворов нашего и вашего», то есть российского и голландского, но не воспользовался случаем[1114]. Пушкин мог скомпрометировать посла, но тогда ему пришлось бы упомянуть имя жены и предъявить письма. Недавние ухаживания царя за Натальей Николаевной усугубляли деликатность ситуации.

Жалобы Пушкина встретили полное понимание монарха. На то были свои причины. Карьера Геккерна пошатнулась. Своими бестактными действиями он навлёк на свою голову гнев императора. Николай I взялся помочь Пушкину восстановить справедливость.

Определённо известно, что во время беседы государь взял с Пушкина слово не драться на дуэли. Если бы поэт принял требование царя, не выдвинув никаких условий и не упомянув имени свояченицы, он предал бы её, так как отказался бы от единственного средства давления на Геккернов. Ничто бы не мешало Дантесу под предлогом слабого здоровья на время покинуть Петербург и расторгнуть помолвку с опозоренной девицей. Можно предположить, что Пушкин, будучи в Зимнем дворце, повторил «новеллу» о Катерине, которую постоянно рассказывал в свете. Царь должен был стать на сторону оскорблённой невинности. Поэт получил заверения в том, что власти воспрепятствуют расторжению помолвки.

Николай I, по предположению Я.Л. Левкович, дал поэту какие-то обещания или заверения, может быть, приструнить кавалергарда, выразить неудовольствие дипломату и пр., но «своего обещания… не сдержал»[1115]. В действительности император выполнил то, что обещал.