Дуэль Пушкина

Дантес не выказывал особого усердия на службе. Тем не менее на первых порах он избегал выговоров и наказаний. С осени 1836 г. положение переменилось. В самом начале октября офицер получил пять нарядов вне очереди, 4 ноября «за незнание людей своего взвода и неосмотрительность в своей одежде» он вновь заслужил строжайший выговор и пять нарядов. 19 ноября за опоздание он вновь был наказан пятью дежурствами. 25 ноября последовал новый выговор и три наряда вне очереди.

Многие признаки указывали на закат карьеры блестящего кавалергардского офицера. Ещё в конце декабря 1835 г. император был чрезвычайно приветлив, очень долго беседовал с Дантесом. «Он многократно со мною раскланялся, шутя, как ты понимаешь, — писал поручик отцу, — и сказал, что я слишком уж любезен и учтив, причём всё это произошло к великому отчаянию присутствующих»[1126]. Однако с октября 1836 г. поручика вообще перестали приглашать на балы в царский дворец. Это был плохой знак[1127]. Кары, обрушившиеся на Дантеса, М. Яшин объяснял вмешательством Николая I, решившего женить Дантеса на Гончаровой. Однако наряды вне очереди посыпались на голову поручика уже в октябре, до его сватовства к Катерине. Что касается более серьёзной меры — перевода Дантеса в запасной эскадрон 30 ноября, эта кара, возможно, имела особые причины. Не была ли она следствием беседы царя с Пушкиным в Зимнем дворце 23 ноября?

Высшее общество настороженно отнеслось к известию об усыновлении Дантеса голландским послом. Поднявшиеся толки были неблагоприятными для них. Вюртембергский посол князь Кристиан Гогенлоэ в депеше своему правительству сообщил некоторые подробности насчёт отставки Геккерна в феврале 1837 г.: «Об его отъезде никто не жалеет, несмотря на то, что он прожил в С.-Петербурге 13 лет и в течение долгого времени пользовался заметным отличием со стороны двора, пользуясь покровительством графа и графини Нессельроде; в городе к барону Геккерну относились хуже уже в течение нескольких лет, и многие избегали знакомства с ним»[1128]. Гогенлоэ не коснулся вопроса о причинах непопулярности Геккерна. Но эти причины не были тайной для современников.

То, что поручик при живом отце был усыновлён стариком Геккерном, вызвало в обществе множество неблагоприятных разговоров. Дипломат пытался исправить положение. В ноябре 1836 г. П.Д. Дурново беседовал в салоне у Нессельроде о Дантесе, после чего записал в дневнике: «Молодой человек — побочный сын голландского короля»[1129]. В Москве говорили то же самое[1130]. Эти слухи исходили, по-видимому, от самих Геккернов. Высокородные господа мистифицировали общество подобно уличным фокусникам.

Чтобы объяснить светскому обществу усыновление молодого человека, Геккерны сочинили ещё одну историю. Матерью поручика, будто бы, была сестра посла, иначе говоря, барон усыновил своего племянника. Изощрённостью ума дипломат не уступал барону Мюнхгаузену. Самым удивительным было то, что Геккерны заставили общество поверить сочинённым ими небылицам.

В декабре 1836 г. Пушкин писал отцу: «…Екатерина выходит за барона Геккерна, племянника и приёмного сына посланника короля Голландского»[1131]. Примерно в середине января 1837 г. Александрина писала брату из Петербурга, что обедала в доме у Геккернов, но у неё «отношения с дядей и племянником (Геккерном и Жоржем. — Р.С.) не из близких»[1132]. Тотчас после смерти поэта Вяземский повторил ту же версию. Он писал насчёт родства Геккерна и Дантеса: «Роль дяди — отца — я не знаю, как назвать его, особенно двусмысленна»[1133].

Ложь всплыла после дуэли. А.И. Тургенев писал П.А. Вяземскому из Германии в августе 1837 г.: «Я узнал и о его происхождении, об отце и семействе его; всё ложь, что он о себе рассказывает и что мы о нём слыхали»[1134].

Посол вёл рискованную игру. Блистательная родословная Дантеса бросала тень на доброе имя беспорочной дамы — матери Жоржа и, что особенно важно, на ни в чём не повинного голландского короля.

Бестактность дипломата была всем известна. Осенью 1836 г. Геккерн доверительно сообщил Николаю I некоторые подробности семейной жизни принца Вильгельма Оранского, женатого на родной сестре царя, а затем изложил содержание беседы с императором голландскому правительству. «Донос» посла повлёк за собой выяснение отношений между августейшими родственниками. Переговоры продолжались весь октябрь. Барон навлёк неудовольствие как русского, так и голландского двора. По случаю отъезда Геккерна из России Вильгельм Оранский 8 марта 1837 г. писал: «Я в особенности надеюсь, что тот, кто его заменит, будет более правдивым и не станет изобретать сюжеты для заполнения своих депеш, как это делал Геккерн»[1135]. Указание на лживость собственного посла, его склонность к мистификациям было беспрецедентным в истории дипломатии.

Французский посол в Петербурге Барант, упомянув о частых беседах с Геккерном, так отозвался о нём: «Он человек остроумный, проявляющий много бесполезной тонкости, речь которого никогда не предполагает ни малейшей искренности»[1136].