Дуэль Пушкина

Проведя несколько лет при дворе, Пушкин занял своё, совершенно особое, место в круге высшей столичной аристократии и дипломатов. Низший чин камер-юнкера никак не соответствовал реальному положению поэта при дворе. Адам Мицкевич, близко наблюдавший столичные круги, писал: «Пушкин увлекал, изумлял слушателей живостью, тонкостью и ясностью ума своего, был одарён необыкновенною памятью, суждением верным, вкусом утончённым и превосходным. Когда говорил он о политике внешней и отечественной, можно было думать, что слушаешь человека, заматеревшего в государственных делах и пропитанного ежедневным чтением парламентарных прений»[1267]. После кончины поэта на его панихиду явился весь дипломатический корпус в полном составе. (Исключение составляли прусский посол, ненавистник либералов, и два посланника, которые были больны). Характерно, что многие образованные дипломаты из Европы понимали значение Пушкина для России лучше, чем высшие сановники империи.

Жизнь при дворе — в обществе высшей знати — требовала больших трат. Роскошные дамские туалеты, экипажи, лошади, форейторы, квартира в княжеском особняке подле Зимнего дворца — такими были необходимые атрибуты придворной жизни.

В 1834 г. Пушкины сняли квартиру в доме Баташева за 6 000 руб., но 1 мая 1836 г. переехали из бельэтажа на третий этаж, в квартиру из 20 жилых помещений за 4 000 руб. в год. С 1 сентября 1836 г. семья поселилась в доме княгини Волконской, где наняла квартиру за 4300 руб. в год[1268]. Последний взнос в размере 1075 рублей Пушкины не смогли заплатить[1269].

Барский дом немыслим был без прислуги. У Пушкиных были четыре горничных, две няни, две кормилицы, мужская прислуга[1270].

Невзирая на безденежье, Пушкину пришлось в 1836 г. потратить более 4000 рублей на новый экипаж[1271]. Сёстры Гончаровы выписали из имения Гончаровых породистых лошадей.

В начале лета 1834 г. мать Пушкина писала, что её невестка «хочет взять дачу на Чёрной речке, ехать же подалее, как желал бы её Муж, она не хочет»[1272]. Плата за дачу зависела от того, сколь далеко она находилась от города. Пушкин настаивал на том, чтобы нанять дачу подешевле. Но Натали не послушала его. В 1835 г. семья сняла дачу на Чёрной речке. Год спустя жена приискала и дачу на Каменном острове, где селилась аристократия. А.Н. Вульф писала матери из Петербурга, что Наталья Пушкина «на будущие барыши наняла дачу на Каменном острове вдвое дороже прошлогоднего». В ожидании прибавления семейства Пушкины заняли два двухэтажных домика с полутора десятками комнат[1273].

Образ жизни Пушкиных вызывал зависть и осуждение в свете. Говорили, что Александр и Ольга — плохие дети, так как не помогают родителям. «…Отец, — писала Ольга Сергеевна, — только и делает, что жалуется, плачет и вздыхает перед каждым встречным». В защиту поэта выступила одна Екатерина Карамзина. Сергея Львовича Пушкина сравнивали с отцом Горио. «Да, — отвечала Карамзина, — с той разницей, что Горио всё отдал своим детям, а этот один растратил всё своё добро»[1274]. В самом деле, отец поэта умудрился промотать всё своё имущество, разорил родовые имения и в конце жизни почти впал в нищету. Однако молва осуждала не родителей, а детей. Нападкам подвергались траты и наряды Натальи Николаевны: «…возмущаются, — писала Ольга Сергеевна в ноябре 1835 г., — зачем у неё ложа в театре и зачем она так элегантна, когда родители мужа в таком тяжёлом положении, — словом, находят очень пикантным её бранить»[1275].

26 октября 1835 г. Пушкин с горечью пересказал Осиповой городские сплетни, касавшиеся Натали. «Повсюду говорят: это ужасно, что она так наряжается, в то время как её свёкру и свекрови есть нечего… хотя жизнь — и süsse Gewohnheit [сладкая привычка], однако в ней есть горечь, делающая её в конце концов отвратительной, а свет — мерзкая куча грязи»[1276]. Поэт защищал жену и как глава семьи всю ответственность за финансовые трудности фамилии брал на себя. «…Натали тут ни при чём, и отвечать за неё должен я…» — так комментировал он нападки света.

Жена считала себя вправе вмешиваться в расчёты мужа с издателями. Однажды поэт условился со Смирдиным о гонораре в 50 рублей, объявив при этом, что тот должен заплатить золотом, потому что «супруга, кроме золота, не желала брать денег в руки». Когда книгоиздатель явился на Мойку, Александр Сергеевич сказал ему, что рукопись забрала к себе жена, желающая с ним говорить. Наталья Николаевна решительно потребовала за рукопись вместо 50 — 100 золотых и не желала уступить ни рубля. Муж, смеясь, пояснил Смирдину, что жене понадобилось новое бальное платье, и пообещал, что впредь сочтётся с ним[1277].

В 1836 г. Наталья Николаевна стала хлопотать, чтобы владелец майората Дмитрий Гончаров выделил ей такое же содержание, какое получали сёстры Екатерина и Александрина. Её старания принесли некоторый результат. Из гончаровских доходов на 1836 г. она получила 1210 рублей[1278].