Дуэль Пушкина

Не принадлежали к «немецкой партии» также многие приятели Дантеса по Кавалергардскому полку, делившие с ним развлечения. В письме к графине Эмилии Мусиной-Пушкиной от 16 февраля 1837 г. Вяземский писал: «…в этом происшествии покрыли себя стыдом все те из красных, кому вы покровительствуете… У них достало бесстыдства превратить это событие в дело партии. Они оклеветали Пушкина, и его память, и его жену, защищая сторону того, кто… застрелил его»; «…некоторые высшие круги сыграли в этой распре такую пошлую и постыдную роль, было выпущено столько клеветы, столько было высказано позорных нелепостей»[1468]. Клика злословия свила себе гнездо в самом привилегированном из гвардейских полков России. Молодые шалопаи устроили себе потеху из истории с Пушкиным. Их забавляла бурная реакция поэта, человека впечатлительного, с бешеным нравом. К компании Дантеса принадлежали князь Александр Трубецкой, князь Александр Куракин, князь Александр Барятинский (брат Марии Барятинской), князь Лев Кочубей (брат Натальи Кочубей)[1469].

К этому кругу аристократов тянулся прапорщик Александр Карамзин. Но он мгновенно встал на защиту чести Пушкина, когда произошла трагедия. Так поступил не он один.

Сплетней об Александрине Геккерны рассчитывали уничтожить Пушкина морально, поссорить свою жертву с женой и посеять раздор между сёстрами. Клевета отразилась на судьбе Александрины. Она смогла найти себе мужа лишь после сорока лет, т.е. в совсем пожилом, по понятиям того времени, возрасте.

Остановить позорную молву у Пушкина не было иных средств, кроме немедленной дуэли. Любые попытки публичного опровержения лишь способствовали бы дальнейшему распространению сплетни.

Крупнейший знаток истории дуэли Пушкина П.Е. Щёголев писал: «С полнейшей уверенностью можно утверждать, что история с Александриной никакого отношения к дуэли Пушкина с Дантесом не имеет»[1470]. Факты, однако, полностью опровергают его мнение.

В январе 1837 г. поэту пришлось защищать честь Александрины. Приведём небольшую, но многозначительную деталь. На другой день после дуэли А.И. Тургенев писал из квартиры Пушкина: после поединка раненого «привезли домой; жена и сестра жены, Александрина, были уже в беспокойстве; но только одна Александрина знала о письме его к отцу Геккерна»[1471]. Накануне поединка в доме Пушкина не нашлось денег на покупку дуэльных пистолетов. Поэт смог заплатить за оружие лишь благодаря тому, что двумя днями ранее получил от Александрины столовое серебро из её приданого и сразу заложил его у ростовщика[1472]. Если поэт сказал Александрине о том, что написал письмо Геккерну, равнозначное вызову на дуэль, более чем вероятно, что она передала свояку своё серебро, зная, на что будут истрачены деньги.

Перед дуэлью поэт объявил д’Аршиаку: «Я не желаю, чтобы петербургские праздные языки мешались в мои семейные дела, и не согласен ни на какие переговоры между секундантами»[1473]. Семейные дела касались теперь не одной Натальи, но и Александрины.

Исчезнувшие автографы

24 января Пушкин видел царя и поблагодарил «за добрые советы его жене». Исследователи приписывают поэту иронию или сарказм в этом эпизоде. Николай I вмешался в семейные дела поэта и, как считает С.Л. Абрамович, «своим вмешательством он нанёс Пушкину новую тяжкую обиду»; Александр Сергеевич поблагодарил государя, но его «благодарность» более походила на дерзость[1474]. Предположение о тяжкой обиде едва ли основательно. Надо иметь в виду, что словами благодарности Пушкин как бы завершал откровенный разговор, который произошёл между ним и царём 23 ноября и который имел важные последствия для судеб трёх семей — Пушкиных, Гончаровых и Геккернов. Государь был в курсе всего «дела», а потому высочайшее внимание едва ли было для поэта оскорбительным.

25 января Пушкины встретились с Дантесом и его женой в доме у Вяземских. Княгиня Вера Фёдоровна говорила, что с ней Пушкин был откровеннее, чем с князем. В тот день Вяземская принимала друзей одна. Хозяин дома, пригласив гостей, ушёл на вечер к Мятлевым и вернулся после их разъезда.