Дуэль с собой

Очень быстро спальня из рабочего кабинета превратилась в офис, в котором постоянно находились несколько человек. Они непрерывно что-то печатали, куда-то звонили, подписывали документы, выдавали деньги. Эта бурная деятельность прерывалась только медсестрой на время процедур и уколов, дочкой, требующей, чтобы папа пообедал, и женой, которая часов в семь вечера, возвратившись с работы, заставляла всех уйти. Вечером отдыха тоже не было. Родика одолевал вал телефонных звонков.

Он бесился, но отвечал всем, поскольку звонили в основном сотрудники и руководители служб института. Первый отдел требовал сдать печать и портфель, бухгалтерия никак не могла разобраться с малоценкой, выданной Родику в разные годы. Даже инструменталка требовала, чтобы он вернул штангенциркуль и динамометрический ключ, за которые много лет назад расписался на каких-то испытаниях. Не менее сотни бывших коллег интересовались различными вопросами своего будущего — все они так или иначе получали у Родика зарплату. Он терпеливо общался с каждым… Кроме того, Родик ждал звонка из КГБ — но там то ли забыли о нем, то ли что-то готовили. Сам он звонить туда не хотел, хотя думал об этом беспрерывно, особенно ближе к ночи, когда суета прекращалась.

Как-то позвонил заместитель директора по науке и попросил Родика принять его и еще нескольких человек в любое удобное для него время. Родик предложил сделать это вечером после работы, сославшись на отсутствие в другое время жены.

Делегация из института оказалась очень представительной. Кроме заместителя директора, приехал председатель профкома, ученый секретарь и начальники двух отделов. Где-то достали молдавский коньяк «Белый аист», мандарины и ананас. Даже жене подарили цветы.

Родик заранее переместился из спальни в столовую, а жена приготовила много вкусной еды и даже испекла безе, чего не делала со времени их знакомства.

Разговор оказался длинным, но для Родика приятным. Его уговаривали остаться. Рисовали перспективы, предложили должность начальника отдела, а после выборов директора, при условии, что Жмакин им не станет, — должность заместителя директора.

В какой-то момент Родик заколебался, но, еще раз прокрутив в голове события последних месяцев, он заставил себя не менять решения. Всех поблагодарил, заверил, что работы, которые он вел, не будут брошены и он в любой момент будет открыт для консультаций. Более того, он предложил в связи с тем, что будет болеть еще, вероятно, долго, а увольнять больного по КЗОТ запрещено, оформить «бегунок», трудовую книжку и другие необходимые документы задним числом и оплатить недостающую малоценку без учета ее амортизации. Наконец все поняли, что переубедить Родика не удастся, и перешли к обычному застолью. Заместитель директора после нескольких рюмок расчувствовался и поднял тост за дальнейшие успехи Родика, а потом и вовсе заявил, что Родик мудрее всех и вовремя уходит из этой клоаки, где скоро не будет ни денег, ни науки.

Вслед за замом за него стали поднимать тосты другие, выражая надежду, что Родик не забудет их и родной институт. Потом начали требовать, чтобы он выпил вместе с ними за свое здоровье, и делали это так настырно, что Родик, хотя и лечился антибиотиками, для их успокоения пригубил рюмку. В конце концов пришедшие с удовольствием допили принесенный коньяк и еще две бутылки водки, имевшиеся у хозяина, пожелали скорейшего выздоровления и уже за полночь разъехались по домам.

После этого разговора все, связанное с увольнением, стало продвигаться быстро, звонки прекратились, и единственное, что еще сделал Родик, — передал печать первого отдела и подписал какую-то доверенность на своего бывшего заместителя.

Так завершился пятнадцатилетний карьерный бег Родика, на который он потратил лучшие годы, не получив взамен того, к чему стремился, хотя и был в этом забеге фаворитом… Он еще не догадывался, что это важнейшее событие в его жизни, называемое в авиации проходом «точки невозврата». Он еще не знал: этот момент разделил все, что его окружало, включая друзей и близких, на «до» и «после». Он еще не понимал: «до», прочно вошедшее в его сознание как образ жизни, уже стало враждебным, а «после» содержит слишком много неизвестного, да и сам он еще не принял это «после» как новую цель своей жизни.