Дуэли. Самые яркие, самые трагические и самые нелепые

Когда они столкнулись с Бентоном на выборах в августе 1817 года, 24-летний Лукас заявил, что Бентон не имеет права избираться. На это Бентон ответил, что когда-то владел рабами и заплатил налоги за них, а еще он назвал Лукаса, согласно одной из версий, «наглым щенком» (insolent puppy). Он, будучи на десять лет старше, якобы сказал судьям:

– Господа, если у вас есть какие-либо вопросы, я готов ответить, но я не собираюсь реагировать на обвинения, сделанные любым щенком, который может оказаться у меня на пути.

Лукас тогда бросил вызов Бентону. Произошло это 11 августа, в вызове было написано:

«Мне сообщили, что вы использовали в отношении меня эпитет «щенок». Раз так, я буду ждать от вас удовлетворение, которое просто обязано последовать от одного джентльмена к другому в случае подобного неуважения».

Этот вызов прибыл после того, как Бентон провел всю ночь в седле в связи со смертью его друга Эдварда Хемпстида. Бентон принял вызов, но заявил, что он хотел бы закончить похороны. По условиям поединка, они должны были встретиться, чтобы стрелять друг в друга с расстояния в тридцать футов (чуть больше девяти метров).

Они сошлись 12 августа 1817 года на «Кровавом острове». Этот остров на реке Миссисипи пользовался тогда большой популярностью у дуэлянтов, и связано это было с тем, что он находился между штатами Миссури и Иллинойс, и никто толком не знал, в чьей юрисдикции он находится, так что судить за убийство, совершенное там, было некому.

Противники, прибыв на остров, направили друг на друга длинные пистолеты и выстрелили. Лукас был ранен в шею, а Бентону пуля задела правое колено. В результате Лукас оказался неспособен продолжать дуэль, и Бентон освободил его от обязательства стрелять еще раз.

Однако уже 23 сентября Бентон призвал Лукаса к поединку-реваншу со следующим примечанием:

«Сэр, когда я освободил вас от вашего обязательства, я уступил чувству великодушия, возникшему в моей груди, а также чувству уважения к суждению других людей. Из разговоров, которые теперь ходят по стране, получается, что вы и некоторые ваши друзья связывают мое поведение с совсем другими побуждениями. Моя цель состоит в том, чтобы покончить с этой клеветой. <…> Полковник Лаулесс получит от вас ваши условия, и я ожидаю, что выбранное вами расстояние не превысит девять футов».

Лукас получил это письмо 26 сентября, и было решено провести повторный поединок 27 сентября 1817 года на том же печально известном острове. Оба, как и в прошлый раз, выстрелили практически одновременно. Лукас промахнулся, а выстрел Бентона оказался смертельным.

Чарльз Лукас умер в течение часа. Перед этим будущий сенатор протянул ему руку, и он прошептал холодеющими губами:

– Я могу вас простить… Сэр, я прощаю вас…

И что удивительно, секундантом Лукаса в обоих поединках был некий Джошуа Бартон, и он тоже вскоре погиб в поединке на этом же острове.

А потом дуэли в Сент-Луисе закончились, и произошло это, когда власти приняли решение любого дуэлянта или секунданта лишать права участвовать в какой-либо коммерческой деятельности на территории города. Как видим, деньги тут оказались сильнее бретерского гонора.

Случайный выстрел

Дэвид Бродерик из Калифорнии прославился тем, что стал единственным действующим сенатором, убитым на дуэли.

Демократ Бродерик был заметной фигурой на калифорнийском политическом горизонте: большого роста, прямолинейный, неподкупный, преданный людям, которым приходилось зарабатывать себе на жизнь, со «ртом, полным крепких белых зубов, с серьезной внешностью и пристальным взглядом серо-стальных глаз». Происхождение у него было весьма скромным: сын гранильщика камней на строительство Капитолия в Вашингтоне, он начал трудовой путь гранильщиком в Нью-Йорке. Еще мальчишкой он завоевал главенство среди ровесников с Кристофер-Стрит, потом стал начальником добровольной пожарной команды и, наконец, владельцем процветающего салуна.

Ему было двадцать девять лет, когда в 1849 году он отправился в Калифорнию с твердым намерением вернуться на Восток в качестве сенатора от Калифорнии. В Сан-Франциско Дэвид Бродерик, работая в пробирной палате, понял необходимость введения в качестве средства обмена монеты вместо золотого песка и начал выпускать золотые кругляши достоинством в пять и десять долларов. Его литейная фабрика превратилась в неофициальный монетный двор. Обеспечив себя таким образом, он снова вернулся к своей «первой и единственной любви» (он никогда не был женат) – к политике.

Он быстро поднимался по политической лестнице: сначала делегат конституционного конвента, затем сенатор штата, заместитель губернатора…

Мало кто относился к Бродерику равнодушно. Для друзей он был государственным деятелем, проделывающим сотни миль по горным приискам и заселенным фермерами долинам, произнося речи, завоевывая друзей и сторонников среди простого народа. А вот представители так называемых хороших семей порой называли его «чурбаном» и относились к нему с презрением, замечая за ним лишь отсутствие такта.