Дуэли. Самые яркие, самые трагические и самые нелепые

«Выехав за город, мы оставили на дороге автомобили и пошли на голое поле, где были свалки, занесенные снегом. <…> Меня выбрали распорядителем дуэли. Когда я стал отсчитывать шаги, Гумилев, внимательно следивший за мной, просил мне передать, что я шагаю слишком широко. <…> Гумилеву я понес пистолет первому. Он стоял на кочке, длинным, черным силуэтом различимый в мгле рассвета. На нем был цилиндр и сюртук, шубу он сбросил на снег. Подбегая к нему, я провалился по пояс в яму с талой водой. Он спокойно выжидал, когда я выберусь, взял пистолет, и тогда только я заметил, что он, не отрываясь, с ледяной ненавистью глядит на В., стоявшего, расставив ноги, без шапки. Передав второй пистолет В., я по правилам в последний раз предложил мириться. Но Гумилев перебил меня, сказав глухо и недовольно: «Я приехал драться, а не мириться». Тогда я просил приготовиться и начал громко считать: раз, два… (Кузмин, не в силах стоять, сел в снег и заслонился цинковым хирургическим ящиком, чтобы не видеть ужасов)…три! – вскрикнул я. У Гумилева блеснул красноватый свет, и раздался выстрел. Прошло несколько секунд. Второго выстрела не последовало. Тогда Гумилев крикнул с бешенством: «Я требую, чтобы этот господин стрелял». В. проговорил в волнении: «У меня была осечка». «Пускай он стреляет во второй раз, – крикнул опять Гумилев, – я требую этого». В. поднял пистолет, и я слышал, как щелкнул курок, но выстрела не было. Я подбежал к нему. Выдернул у него из дрожащей руки пистолет и, целя в снег, выстрелил. Гашеткой мне ободрало палец. Гумилев продолжал неподвижно стоять. «Я требую третьего выстрела», – упрямо проговорил он. Мы начали совещаться и отказали. Гумилев поднял шубу, перекинул ее через руку и пошел к автомобилям».

По одной версии, Гумилев промахнулся, по другой версии – выстрелил вверх. Позднее секунданты показали в суде, что Гумилев «не то промахнулся, не то стрелял в воздух». Во всяком случае, он явно особенно не прицеливался. А Волошин признался, что не умел стрелять. Короче говоря, дуэль завершилась без кровопролития.

В газетах потом этот поединок назвали водевильным. Полиция раскрыла это дело, обнаружив на Черной речке галошу одного из секундантов. Так несостоявшаяся трагедия превратилась в фарс. Надо сказать, что журналисты вволю поиздевались над обоими участниками дуэли: публиковались язвительные стихи и карикатуры (в одной из них изображалась дуэль двух поэтов, читающих друг другу свои стихи, после чего и они оба, и их секунданты, не выдержав, падают замертво). А газета «Биржевые ведомости» поместила на своих страницах следующую эпиграмму:

На поединке встарь лилася кровь рекой,
Иной и жизнь свою терял, коль был поплоше,
На поле чести нынешний герой
Теряет лишь… галоши.

Согласно приговору окружного суда, Гумилев получил за дуэль семь дней домашнего ареста (как формальный инициатор поединка), а Волошин – одни сутки домашнего ареста. Но едва ли дуэлянты отбывали это наказание на самом деле.

Потом дуэлянты надолго остались врагами. Время от времени им приходилось встречаться в различных редакциях, но они делали вид, что незнакомы. Гумилев, по свидетельству Ахматовой (она вышла замуж за Гумилева в 1910 году), «старался вовсе не упоминать об этом человеке». Потом началась война, Гумилев принял в ней участие и даже был награжден Георгиевским крестом. Потом была революция, а в 1921 году они встретились вновь. Существуют воспоминания Волошина об этой встрече:

«Я сказал: «Николай Степанович, со времени нашей дуэли произошло столько разных событий такой важности, что мы можем, не вспоминая о прошлом, подать друг другу руки». Он нечленораздельно пробормотал что-то, и мы подали друг другу руки».

Несмотря на благополучный исход дуэли, вина за нее, похоже, была на совести Дмитриевой и, по-видимому, это мучило ее. В 1926 году, уже после гибели Гумилева, расстрелянного Петроградским ГубЧК в августе 1921 года, Елизавета Ивановна (Лиля) написала свою «Исповедь», завещав опубликовать ее только после своей смерти.

Она умерла в 1928 году, а посему истинная причина дуэли на многие годы оставалась затуманенной, хотя очевидцы и современники немало писали об этом. Волошин в своем «Дневнике», описывая событие, явно приукрашивал свою роль защитника оскорбленной девушки. Он утверждал:

«Он стал рассказывать, что Гумилев говорит о том, как у них с Лилей в Коктебеле был большой роман. Все это в грубых выражениях. Гюнтер даже устроил Лиле «очную ставку» с Гумилевым, которому она принуждена была сказать, что он лжет. Гюнтер же был с Гумилевым на «ты» и, очевидно, на его стороне. Я почувствовал себя ответственным за все это и <…> через два дня стрелялся с Гумилевым».