–Прекратите истерику и идите работать. –Аля выпрямилась и на негнущихся ногах пошла к выходу. – Ключи оставьте мне, пожалуйста.
Альвина вздрогнула. На мгновение ей показалось, что она услышала звук ее разбивающегося как хрусталь сердца. Связка ключей брякнула о стекло полки. Девушка обернулась. Савелий снова погрузился в бумаги.
Интересно, когда новое полнолуние?
3.3.
Аля не могла смотреть на Марка. Его постоянно удивленное, перекошенное личико и худые не разгибающиеся руки с тянущимися к венам напряженные пальцы выбивали ее из колеи. Лена была похожа на скорбящую монашку: смиренное бескровное лицо не выражало никаких эмоций, а сама она в любую секунду могла упасть в обморок от слабости. Марк повел головой и растянул рот в подобии улыбки. Аля зажмурилась и отвернулась. Мальчик протянул несколько звуков. Лена не шелохнулась. Марк дернулся и сбил одеяло, его мать наклонилась, подняла одеяло и снова накинула на его тощие ноги, подвернув края под матрас. Марк начал протестовать, размахивать руками и истошно завывать, требуя внимания матери. Лена устало поднялась и вышла из комнаты со словами:
–Теперь он не даст нам поговорить.
Аля подскочила и вынырнула из спальни.
–Мне не важно, за сколько вы продадите. Если
–Куда вы пойдете?
–Поедем в деревню. Там у Марка бабушка по отцу. Правда, домик там старенький, маленький, с печкой. Но зато природа, лоси по дорогам ходят.
Аля шумно сглотнула ком в горле, представив, как Марк будет ездить на инвалидном кресле рядом с рогатым лосем, а Лена продолжала безжизненно рассказывать:
–Скоро поеду, подготовлю дом, ведь осенью там разливается река и, пока не станет лед, добраться будет невозможно. Перевезу Марка, пусть пока с бабушкой побудет.
–Когда именно вы поедете? Мне нужен будет доступ в квартиру на это время – вдруг будут желающие посмотреть.
–Да, конечно, – Лена скрылась в коридоре, чем-то долго шуршала, выдвигала ящички, но в итоге принесла блестящий ключ на тонком кольце и протянула Але, – Вот, это от входной.
Альвина не надеялась продать эту квартиру. Она надеялась, что Алина всё же пожалеет мать и откажется от своей затеи, но проходил день за днем, накручивался счетчик просмотров на сайтах, но не было ни одного звонка. Алю это даже радовало: чем дольше Марк остается в городе, тем больше у него возможностей для получения помощи.
Савелий Петрович лишь сухо здоровался с ней, Петя игнорировал. Армия ее «просто друзей» пополнилась еще двумя новобранцами. Было горько осознавать, что она снова осталась одна. Всё именно так, как говорила тогда мама. О родителях думать не хотелось, но Аля снова и снова набирала номер мамы на мобильном. Набирала и сбрасывала, затем набирала снова. Хотелось столько рассказать, стольким поделиться, признать, что мама была права. Но Аля еще помнила разочарованное мамино лицо и слова: «Им от тебя нужно только одно, а ты веришь, как дурочка. Они поигрались и бросили, уже с другими куклами ходят, а ты страдаешь.»
Аля смотрела на свое отражение в зеркале и слышала голос мамы: «Посмотри на себя, ну разве ты можешь понравиться кому-то, с такими ногами, с таким носом? Дай Бог, чтоб хоть грудью в бабушку пошла, а ты будешь слоняться, никому не нужная.»
–Да, мамочка, – прошептала Аля, разрешая слезам стекать по щекам и разбиваться о пол, – ты права, мамочка – я никому не нужна. И даже бабушкина грудь не помогает… Ничего мне не помогает. Никто меня не любит: ни они, ни ты, ни я сама… Но они не виноваты, и я не виновата. Виновата только ты, мама. Только ты, слышишь!
Она корчила рожи в зеркало, любуясь блестящими от слез глазами и мокрыми дорожками по щекам. В груди разрастался холод, поглощая душу, выворачивая ее наружу и обнажая маленькую беззащитную девочку с глазами-бусинками и тонкими косичками над ушами. Стало жарко. Аля скинула одежду и придирчиво осмотрела свое тело. Сколько их было, тех, кто касался ее высокой нежной груди, ее стройных бедер? Она помнила каждого из них, а помнили ли они ее? Нет, они любили ее, любили ее в тот момент, когда касались ее – в их голове была только она, только ее тело. Они любили ее…
–Любили, слышишь! – крикнула Аля в отражение, обращаясь к матери. – Меня все любили, кроме тебя, слышишь! Кроме тебя – все меня любили!