Дух дороги. Сборник рассказов

— Анечка, ты не сердись, у нас всё так быстро получилось, мы оглянуться не успели, — говорила Ксения, ковыряя яркоокрашенным ногтем кору старой яблони. — Пока ты экзамены сдавала. Ты же знаешь, я срезалась уже на первом, вернулась домой, а тут Алёша. Он никуда не поступал, ему в армию скоро.

Аня слушала, отвернувшись. Ей было неуютно и холодно, но не потому, что посвежело от наступающих сумерек. Остро, как укол, девушка почувствовала — время сказок закончилось и её самой, беззаботной, уверенной в обязательном своём счастье, бесстрашно зовущей чудес, нет больше и не будет. Совсем другая взрослая Аня стояла под яблоней и слушала незнакомую взрослую Ксюшу, говорящую такие скучные, такие безнадёжно взрослые слова.

— Ну, что ты молчишь? Почему ты так обиделась? Я знаю, что он тебе нравился, только скажи, кому он не нравился в нашем классе? — прервал её размышления Ксюшин голос.

— Я его любила, — ответила Аня и добавила про себя: «И сейчас люблю».

— Если бы ты любила, давно бы уже закадрила, — чуть поучительным тоном возразила Ксения. Всё-таки в их паре она всегда была главной. — Ты даже мне не говорила про свою большую любовь, откуда я знать могла?

Прежняя девочка вспыхнула бы от обиды и возмущения, возможно, расплакалась, пытаясь объяснить, что улыбчивых белокурых принцев на белых конях или отполированных до блеска мотоциклах не «кадрят», их терпеливо ждут, но новая повзрослевшая Аня только уронила:

— Ты слушать не хотела, — продолжая смотреть на соседский заросший бурьяном огород.

Ксюша притихла и вдруг взяла подругу за руки, потянула, разворачивая к себе лицом.

— Анечка, прости меня. Я… я виновата, очень, — её голос задрожал, и Аня с удивлением заметила слезу на круглой щёчке подруги.

И, разумеется, они помирились. В конце концов, сказала себе Анна, её влюблённость в Алексея была такой детской, а жизнь отныне начиналась взрослая, и для разрыва с лучшей подругой нужен повод повесомей. И она согласилась прийти на праздник.

Вскоре после свадьбы молодой муж отправился исполнять гражданский долг, а супруга перебралась от свекрови обратно к родителям, где усиленно готовилась к новому поступлению.

— Тоже мне семейная жизнь, ни то ни сё, — осуждающе говорила Анина мать. — Учудила твоя подруга. Неужели не могли год-другой подождать? Ведь ребёнка-то нет.

Аня отмалчивалась и зарывалась по самый нос в учебники и конспекты. Учёба стала для неё самым главным делом — и в течение недели в райцентре, и по выходным, которые она проводила дома. Результат был налицо, только радовал он родителей и преподавателей, а не саму Аню. Она решила, что во взрослой жизни вообще мало радости, и смирилась с этим.

Ксюша не заходила к ней. Хотя для всех они оставались подругами, возврата к прежнему доверию не было и быть не могло — это понимали обе. Аня облегчённо вздыхала, садясь в понедельник утром в автобус, — выходные миновали, ей не пришлось поддерживать с подругой вежливый и тягостный разговор ни о чём. Так прошёл год.

Новый слух потряс село: Алёша возвращается домой. Раньше времени и… с ампутированными ногами.

Когда его привезли, вереница людей, пожилых и молодёжи, потянулась в дом, отмеченный горем, — каждый хотел выразить сочувствие, поддержать хотя бы словом. Пришла и Аня.

Алёшина мать, которую она первой встретила во дворе, лишь махнула рукой в ответ на её приветствие. Отчаяние в потухших глазах женщины, так напоминающих глаза сына, поразило девушку. В них словно отражалось безрадостное будущее, ожидающее эту семью, и будущее самой Ани, каким она его видела — серое, тоскливое.

В комнате Алексея её ожидало второе потрясение. Разве может быть Алёшей этот худой, осунувшийся парень на постели? Коротко стриженные волосы как будто потемнели, глаза ввалились, вместо голубых стали серыми…

— Лёша… — вырвалось у неё, и горячий туман наполнил глаза.

Незнакомый парень посмотрел на вошедшую, попытался улыбнуться… Бледная тень такой светлой и тёплой когда-то улыбки подействовала на Аню как взрыв на плотину — слёзы полились рекой. И вышло так, что не она, а он утешал её, гладя по волосам слабой исхудавшей рукой.

— Мама вот тоже плачет. А чего плакать? У меня ведь, кроме ног, всё здоровое. Я отлежусь немного и работу найду. Буду всякие утюги-мясорубки в починку брать, проживём… И ты не плачь, Анюта, — говорил он, но в голосе его чувствовалась боль, от которой Ане становилось ещё горше. Бедный Алёшка! Сдерживая слёзы, она, как могла, пыталась подстроиться под его бодрый тон, и так они проговорили больше часа.

Лишь выйдя за ворота, Аня вспомнила о Ксении. Где она? Почему её не видно в доме, почему не сидит у мужниной постели? Почему позволила ей, Ане, плакать на Алёшиной груди? Она же его жена…

Ответ на свои вопросы Аня получила в тот же вечер. Как и в прошлый раз, в сумерках, Ксения вошла во двор. И опять сидели они под старой яблоней, и вновь темноволосая говорила, а другая слушала.