«Дух Ямато» в прошлом и настоящем

Экономический кризис 1929–1933 гг. ускорил переход Японии к открытой агрессивно-интервенционисткой внешней политике. Начиная с захвата Северо-Восточного Китая в 1931 г. и до поражения ео второй мировой войне в 1945 г. Япония почти непрерывно находилась в состоянии войны, интересам которой была полностью подчинена вся жизнь страны, в том числе и культурная.

Военно-фашистские порядки прежде всего распространились-на сферу просвещения. Все «моральное воспитание» (сэйсин кёику) этих лет строилось на догматах государственного синтоизма, таких, как «божественное происхождение» Японии и ее императора, культ предков, обожествление героев и т. д. Одной из главных задач синтоизма в этот период было распространение в народных массах идей о «великой миссии» Японии на Востоке по освобождению «цветных» народов от гнета белых [3, с, 4–7]. Пропагандировать установки властей и официальной религии была призвана полумиллионная армия учителей начальных и средних школ, входивших в контролируемое правительством Общество просвещения великой Японии (Дай ниппоя кёику кай).

С конца 30-х годов, после принятия закона «О всеобщей мобилизации народного духа», контроль правительства распространился и на другие культурные сферы: общественные науки, литературу, театр, кино [2, с. 8—13]. Под предлогом борьбы за чистоту нравов и морали» началось гонение на все иностраннос. Дозволено было лишь то, что отвечало «интересам национальмой политики», лишь те публикации, в которых подчеркивалась исключительность «японского пути развития», лишь тё произведения литературы и искусства, которые прославляли идеи «японизма» и служили целям военной пропаганды. Многие представители творческой интеллигенции стали считать своим моральным долгом поддержку борьбы Японии «за освобождение народов Азии от векового господства белых», за объединс-ние «восьми углов под одной крышей» [5, с. 130–131].

В годы войны, получившие название «эпоха мрака» (анкоку дзидай), когда культурная жизнь Японии почти полностью замерла, в относительно благоприятном положении находились лишь деятели, связанные с традиционной культурой, которая рассматривалась как одно из средств стимулирования патриотического духа. Регулярно устраивались представления таких жанров японского традиционного театра, как ноо и кабуки. Выпускались фильмы и книги, воспевавшие специфические черты японской традиционной культуры, посвященные миру театра кабуки, кукольного театра дзёрури, традиционного танца, чайной церемонии и т. д. Такие фильмы и литературные произведения рассматривались властями как факторы, объединяющие нацию и укрепляющие ее боевой дух.

Поражение японского милитаризма во второй мировой войне, продемонстрировавшее всему миру несостоятельность идеологии национализма и шовинизма, создало благоприятные условия для всесторонней демократизации страны. Но на этом пути Япония удержалась очень недолго. Уже в конце первого послевоенного пятилетия был взят курс на укрепление позиций консервативных сил, возрождение идеологии национализма. Последовательно и планомерно проводится политика, направленная на то, чтобы заставить народ забыть уроки последней войны или представить их в ином, намеренно искаженном свете, чтобы подготовить людей к возрождению того, с чего когда-то начинал японский милитаризм. По выражению председателя ЦИК СПЯ Исибаси, Япония «возвращается к тем рубежам, где она была накануне второй мировой войны» [7].

Современные теоретики японского национализма «обновляют» прежние националистические концепции путем добавления к ним распространенных в современной буржуазной социологии социально-антропологического и психоаналитического подходов к обоснованию тезиса о превосходстве японцев, при которых делается упор на иррациональное и подсознательное. Как своя особая «социальная модель» выдвигается «японский группизм», а за связывающую силу в японском обществе выдается специфическая психология «амаэ», поддерживающая так называемую «вертикальную структуру», которой она якобы отличается.

Новые концепции и теории японского национализма призваны затушевать классово антагонистические отношения в японском капиталистическом обществе, доказать неприемлемость в нем обычных буржуазно-демократических институтов, превосходство «японской формы» капитализма, преимущества специфического «восточного мышления» и т. д. Этим же целям служат и слегка модернизированный культ императора, восхваление, воспевание «необыкновенной красоты» японской природы, утверждение «особого характера» сущности японской культуры и ее исторической миссии, «исключительных качеств» японской морали. В этом отношении любопытно следующее высказывание руководителя одного из крупных концернов Японии — Идэмицу Садзо: «Современный мир может быть спасен от хаоса только с помощью японской морали — дотоку — и характера нашей нации, обозначением которой является иероглиф „ва“ (мир, покой, гармония). Японцы — единственная нация на земле, которая может показать народам путь к миру и благосостоянию. Великая миссия Японии — спасти мир» f 17, с. 1].