Дух Меркурий

К этому и я мог бы присоединиться, ибо здесь что есть, то есть. Более того, проявление эсхатологии в скатологии доказывает истину Тертуллиана: «Anima naturaliter Christiana»[779]. Улисс демонстрирует, что он добрый антихрист, и доказывает тем самым крепость своего католического христианства. Перед нами не просто христианин, но здесь и более почетные титулы: буддист, шиваит, гностик. «(With a voice of waves.) ...White yoghin of Gods. Occult pimander of Hermes Trismegistos. (With a voice of whistling seawind.) Punarjanam patsypunjaub! I won't have my leg pulled. It has been said by one: beware the left, the cult of Shakti. (With a cry of stormbirds.) Shakti, Shiva! Dark hidden Father... Aum! Baum! Pyjaum! I am the light of the homestead, I am the dreamery creamery butter»[780].

Высочайшее и древнейшее достояние человеческого духа, не утраченное и на дне сточной ямы,— это ли не трогательно и это ли не многозначительно? Здесь не дыра в душе, через которую spiritus divinus[781] мог бы в конце концов вдунуть свою жизнь в мир нечистот и смрада. Правильно говорил древнейший Гермес, родитель всех окольных путей для еретиков: «Как наверху, так и внизу». Стивен Дедал, птицеподобный человек воздушной стихии, увяз слишком крепко в зловонной грязи, скопившейся на земле, чтобы хотеть воспарять в светлые воздушные просторы навстречу Высшей Силе, приобщившись к которой он мог бы возвратиться вниз. «И если бы я бежал на край света, то...» — то, что Улисс говорит, продолжая, является имеющим силу доказательства богохульством[782]. Или вот — и того лучше: Блум, этот похотливый извращенец, импотент и соглядатай, погрузившись по уши в грязь, переживает то, чего с ним никогда еще не было: преображение, являющее в нем Богочеловека. Благая весть: когда с небесного свода исчезли извечные знаки, их обнаруживает в земле свинья, роющаяся в ней в поисках трюфелей, ибо они навсегда и нерушимо запечатлены как наверху, так и внизу, и не найти их никогда — лишь в проклятой Богом теплой середине.

Улисс абсолютно объективен и абсолютно честен, и потому верить ему можно. Полагаясь на его свидетельство о мощи и ничтожности мира и духа, не ошибешься. Улисс сам есть их смысл, жизнь и действительность, в нем самом заключается и разыгрывается подлинная фантасмагория духа и мира, всех этих Я и «оно». В этой связи мне хотелось бы задать господину Джойсу следующий вопрос: «Заметили ли Вы, что сами являетесь представлением, мыслью, а может быть, целым комплексом идей Улисса? Иными словами, поняли ли Вы, что он, как стоглазый Аргус, смотрит сразу на все стороны, передавая Вам свои мысли о мире и противомире, чтобы в Вашей голове были объекты, посредством которых Ваше Я приобретало самосознание?» Не знаю, что ответил бы мне досточтимый автор. И в конце концов, меня это вообще не должно никак волновать, если вопросы метафизики я собираюсь решать самостоятельно. «Улисс» способен породить недоуменные вопросы, когда наблюдаешь, как его автор аккуратненько выуживает дублинский микрокосм 16 июня 1904 г. из макро-хаоскосма всемирной истории, помещает в изолированное пространство и препарирует, выделяя все его привлекательные и отвратительные стороны, и с поразительной дотошностью описывает, выступая как совершенно сторонний наблюдатель. Вот, мол, улицы, вот дома, вот гуляет парочка, а вот подлинный господин Блум занят своим рекламным бизнесом, а подлинный Стивен занят своей афористической философией. Не представлялось бы невероятным, если бы на каком-нибудь углу дублинской улицы в поле зрения очутился сам господин Джойс. А почему бы и нет? Он ведь такой же подлинный, как и господин Блум, а потому и его можно было бы выудить, препарировать и описать (как это делается, например, в «Портрете художника в юности»).