Дух оперы

– Поэтому, – продолжал я, – вряд ли когда-либо наши физические схемы и математические исчисления мироздания будут соответствовать той настоящей действительности, которая нас окружает. Мы можем только в нашем понимании мира слегка приближаться к тому, что создано нашим Творцом. Все наши научные измышления – это всего лишь нелепости и жалкие потуги объяснить то, чего нам не под силу понять нашим ничтожным разумом. Вы только представьте, о чём говорят физики, создавая свои курсы основ этой науки, такие как Био, Ламе, Гей-Люсак, Депре, Пулье. Что касается химия, то я не очень сведущ в этой сфере, но считаю, что она как-то ещё справляется со своей задачей в объяснении тех процессов, которые происходят в мире, так как строит свои изыскания на экспериментах и на конкретном материале, поэтому она эмпиричнее. А вот физика стоит только на одной отвлеченной понятийности, так же, как и математика. Недаром, эти две науки учёные объединяют вместе, потому что в них нет никакой конкретики, именно поэтому эти две науки представляют собой такую палитру разнородных теорий, сотканных из предположительных объяснений, которые по своей сути являются ничем иным, как сущим вздором. Поэтому, физика в конце концов, растворяется в математике, в этой фантастической науке, которая в своей основе построена на воображении и свободной игре ума. В физике невозможен эмпирический элемент познания, потому что с самого начала она сталкивается только с одними необъяснимыми неясностями, о которых можно судить весьма предположительно, основываясь лишь на одних общих свойствах. Там вроде бы есть нечто видимое и ощущаемое в наличии, например, материя и сила, но затем идут уже одни домыслы: электричество, магнетизм и прочие мистические проявления, которые никак не сообразуются с нашими вещественными ощущениями и конкретными представлениями. Например, теплота – что это такое? Кто-то из учёных пытался её олицетворить в «теплотворе», опираясь на греческий антропоморфизм природы, которого не может быть по определению. А как объяснить свет? Какие теории только не создавались, чтобы понять это явление! Я знаю, что существуют две противоположные теории света, опровергающие друг друга. Обе эти теории опровергаемые, и обе эти теории признанные, потому что есть явления, связанные со светом, которые объясняются по одной теории, а другие – по другой. Так что же такое свет? И как его понимать? Одни считают его жидкостью, а другие – силой, но силой, невесомой. Что же это такая за невесомая жидкость, как спрашивал Герцен, и почему тогда гранит не считают тяжёлой жидкостью? И что такое невесомость? Свет, к тому же, и не пахнет. Никто не может понять, вообще, что такое сила. И почему бы не сказать, что свет – это действие? А вот звук никто не называет жидкостью или силой, хотя, и так говорят, Гассенди что-то там говорил об атомах звука. Отчего никто не называет очертания тела невесомой формой его? На это возражают, говоря, что форма присуща телу, а звук – сотрясение воздуха. Герцен спрашивает, а разве кто-нибудь видел всё общество невесомых существ вне тел, как бы самих по себе? Говорят, что такими являются духи, которые могут предстать перед людьми наяву. Кто-нибудь, наверное, обязательно когда-нибудь сталкивался с такими явлениями. Так что же такое физика? И есть ли в ней место призракам и разным духам? Герцен как-то спросил кого-то: «Что такое электричество». И ему ответили: «Электричество – это невесомая жидкость». И Герцен тогда сказал: «Неправда ли, что лучше было бы, если бы учёный сказал просто: «Не знаю».

В это время в комнату вошел хозяин постоялого двора и сказал:

– Господа, тройка готова. Кто поедет в западном направлении?

Учёный сказал: «Я».

– И мне нужно туда, – провозгласил я, – ведь у меня неотложное дело, и мне надобно торопиться.

Простившись со священником, мы вместе с учёным вышли во двор и сели в сани. Тройка тронулась, и зазвенели колокольчики. Снег продолжал падать. Учёный, глядя на обшлага своих рукавов, сказал мне:

– Как-то очень давно Иоганн Кеплер, увидев снежинку, сказал: «Клянусь Гераклом, вот – вещь, которая меньше любой капли. Она имеет форму и может служить долгожданным новогодним подарком любителю «Ничего», и достойна математика, обладающего «Ничем» и получающего «Ничто», поскольку падает с неба и таит в себе подобие шестиугольной звезды»!

– Вы хотите сделать сравнение, опираясь на свою латынь, где Nix – снег, Nihil – ничто? – спросил я.

– А что, – заметил он, – ведь и Библия в псалме сто сорок седьмом, в стихе пятом говорится: "Даёт снег, как волну; сыплет иней, как пепел".

– По гипотезе Кеплера снежинки являются творением Бога, как и перлы нашей человеческой мудрости? – молвил я.

– Возможно, – ответил учёный, – математик считает, что самой совершенной фигурой после круга является шестиугольный ромб, так как, только он покрывает наибольшую площадь. Не случайно эту форму для строения выбирают гранатовые зёрна и пчёлы.

– А астрологи говорят, – вспомнил я, – что число шесть отражает в себе всю многогранность мира.