Дух оперы

Из хаоса была создана Агния, но природа постаралась сделать её совершенным существом. Следовательно, само понятие «бесконечности» не представляет собой до конца осмысленной философской категории, и хоть мышление всегда стремится к бесконечности и выходу за пределы ограниченного, но все эти усилия заканчиваются отходом от всеобщего к частному, потому что мы никогда не сможем своим умом охватить безграничное и бесконечное, как бы не старались это сделать.

Хоть Гегель и говорил, что мыслить – означает вообще облечь нечто в форму всеобщности, и что, якобы, мысль делает своим предметом всеобщее. Но это не так, потому что как только что-то приобретает форму, то оно тут же теряет свою безграничность и полную свободу. Иначе бы вообще не было бы ни вещей, ни определённых мыслей. Только в хаосе существует безграничность и полная свобода. Но человек, как творческое существо, всегда борется с хаосом и старается его упорядочить. Само творчество человека уже подразумевает в себе действие, когда определённое содержание втискивается в определённую форму. Поэтому в мире нет ничего бесконечного и безграничного. Всё существует в своих границах и своей продолжительности.

Если бы я не знал Агнию, то и понятие «любовь» было бы для меня пустым звуком, но как только появилась эта девушка, то любовь наполнилась сразу содержанием и смыслом, и оно, это понятие, имеет теперь конкретное направление. Я ещё не знаю, кем является моя возлюбленная, но я уже люблю её. И, кем бы она не оказалась, я буду продолжать любить её и дальше, потому что она имеет свой образ, свои очертания, свои границы. Это совсем не та сфера, в которую попал Юрий, бесформенная и безграничная, и от которой может сорвать крышу. Всё в этом мире конкретное и предметное, и более того, ни на что не похожее, на другое. В этом мире не может появиться другая Агния, даже если бы родилась её сестра близнец, она бы уже не была Агнией. Именно поэтому мы любим то, что любим. И если даже мысль стремится к бесконечному, к постижению бытия в целом, то всё равно есть пределы, ограничивающие это бытие, из которого исходит внутренний импульс определённой предметности.

Конечно же, мы можем сравнивать себя с другими людьми и даже подражать им, но всё равно мы всегда будем оставаться самими собой. Вот я сравниваю себя с Людовиком Четырнадцатым и Жан-Батистом Люлли. Но как бы я не стремился им подражать, я всё равно останусь самим собой, и даже если я буду заимствовать чей-то жизненный импульс и чужие мысли, рано или поздно прорвётся мой собственный импульс и потекут только мои мысли, рождённые моим разумом. Это и есть наша собственная субстанциализация. Но как сделать так, чтобы моё «я» понравилось ей, как покорить мне своим «я» её душу? Пока что она своей красотой покоряет меня. Из всех семнадцати человек в этой аудитории меня интересует только она, и только ей я сейчас читаю эту лекцию. Она – единственная из всех живых сущностей в этом мире, и только её одну я хочу в этом мире видеть, говорить с ней и любить её. Вот так множественность всего мира превращается в единичность.

В то время, когда я излагал в аудитории свой взгляд на тему моей лекции, Агния, записывающая что-то в свою толстую тетрадь, вдруг подняла руку, глядя на меня. Я спросил её, в чём дело, и она сказала:

– Разрешите задать вам вопрос.

Я вопросительно посмотрел на неё, и она спросила:

– Какое отношение имеет философия к математике?

– Самое прямое, – ответил я, – в философии существуют такие категории, как множественность и единичность, а также понятия, как общее и частное. И без знания математики такие вещи сложно понимать, потому что они имеют прямое отношения к нашему предмету. Философия не может обойтись без математики так же, как и математика без философии. А иначе, зачем бы мы стали изучать эти предметы. Если у вас есть какие-то конкретные вопросы, то мы могли бы встретиться в нашей столовой во время обеда и поговорить об этом.

Агния кивнула мне головой и опустила взгляд к тетради. Я продолжил лекцию, так и не уяснив для себя, согласна она была со мной встретиться в обед или нет.

После чтения лекции я зашёл в нашу преподавательскую комнату, где никого ещё не было, а потом спустился в студенческую столовую, где обычно собирались все мои друзья, члены нашего Тёмного Братства. Нужно было хорошо подкрепиться, потому что я пропустил завтрак. Взяв две мясные котлеты с гарниром и чайник чаю, я сел за столик, где обычно мы собирались во время обеденного перерыва. Друзья ещё вели занятия в своих группах, но студентов в столовой было уже много. Агнии среди них не было. Глядя на них, я задумался о том, что происходило последние дни в нашем институте.