Дух Времени

Через полчаса, когда нянюшка подала самовар, Чернов все ещё прийти в себя не мог и, потягивая ликер, шептал:

– Реб-ра… д-да… ребра…

– Будь покоен, переломаю, – рассмеялся Тобольцев, подсаживаясь к столу и подслушав этот шепот.

Чернов поднял на него затуманенные вином глаза.

– И неужели ж так-таки ни одной интриги больше не заведешь? – неожиданно, в упор спросил он.

– Не думал об этом… Полагаю, однако, что за советом к тебе не приду.

Но выбить Чернова из раз занятой позиции было трудновато.

– Н-нет… Как там хочешь-шь… не поверю, чтоб ты всю жизнь любил только одну женщину…

Тобольцев вспыхнул.

– Брось, пожалуйста, эту психологию! Не на тебе женюсь, и не твоя, значит, печаль… – Он вынул часы. – Я тебя не гоню, Егор, но в восемь чтоб тебя здесь не было!

Чернов печально улыбнулся.

– Всем нам конец пришел!.. Д-да… Как она это сказала? И обедающим, и ночующим – всем конец пришел…

– Вздор какой! Чем помешает мне жена? И нянюшка все глупости говорит… Конечно, хлева у меня в доме не будет, это верно… – Но хорошее настроение Тобольцева уже не вернулось.

Пробило восемь, а Чернов «прохлаждался». Тобольцев оделся и остановился в дверях.

– Я ухожу, Егор… Выйдем вместе!..

– Я потом, – хотел было из упрямства возразить Чернов. Но взглянул на брови Тобольцева и встал, покачиваясь.

Кусая губы, Тобольцев ждал в передней, когда Чернов влезет в его калоши и наденет его пальто. «Скоро ты?» – спросил он, и в его голосе слышались раскаты близкой бури.

– Пер… пеер-чат-ки не знаю…

– И без перчаток хорош…

С оскорбленной миною Чернов подошел к зеркалу в передней. Надел было цилиндр, потом снял его опять и рукавом пальто стал приглаживать ворс. Тобольцев перепахнул полы своей дохи и скрипнул зубами.

«Чисто медведь!.. Калашников[126] проклятый!» – подумал Чернов. – Где моя трость? Эй вы! Няня!.. – заорал он во все горло.

– А ты что на место не кладешь? – наскочила на него нянюшка. – Вот дите малое нашлось! Не было печали…

Но она только хорохорилась. Тобольцев был прав, когда в шутку говорил, что исчезновение Чернова с горизонта жизни нянюшки вызовет в её душе ощутительный пробел. Он улыбался, спускаясь по лестнице. Ему тоже стало жаль Чернова.

Сергей поджидал у подъезда. Тобольцев сел в сани и вдруг сделал знак Чернову подойти. Тот повиновался, бледный и злой. «Красив как в эту минуту! – невольно подумал Тобольцев. – Совсем барин, хоть и лодырь…»

– Егор, запомни, что я тебе скажу… Чтоб ты нам на глаза не попадался! Слышал? Если тебя когда-нибудь по дороге ко мне увидит Катерина Федоровна, забудь, где мой порог!

Лихач тронул в это мгновение.

– Шантаж! Вот как… – негодующе крикнул Чернов.

Но рысак уже несся. Тобольцев громко хохотал.

«Да он положительно „единственный"… Вот типчик!..»

XVII

Когда нянюшка перешла «в город» – заведовать хозяйством Тобольцева, – Анна Порфирьевна приблизила к себе горничную Федосеюшку. Это была красивая девушка лет сорока, сухая и темная с лица, тоже византийского типа, как и хозяйка. Она единовластно управляла всем верхним этажом.