Дух времени. Введение в Третью мировую войну

К «социальным институтам» относится также целая серия институтов, которые мы воспринимаем как своего рода не формализованные внутри самих себя, но предписанные нам обществом практики, имеющие межличностное, этическое измерение: брачные отношения, институты семьи и родительства, дружбы, гендера, родства, сексуальных отношений и т. д.

Кроме того, нельзя забывать об институтах «общественного мнения», «социального статуса», «репутации» и «авторитета», а также практик общественного осуждения и порицания, включая новомодную «практику отмены»[112] и трудноопределимую «новую этику».

«Само понятие не очень удачное, — говорит о „новой этике“ в интервью газете „Культура“ российский философ Артемий Магнун, — этикой в философии называется система рациональных рассуждений о добре и зле — проще говоря, о том, как человеку выбирать правильную стратегию поведения, чтобы достичь высшего блага, познать его в самом себе. А „новая этика” о другом. О том, что на пути к счастью нам встречаются ещё какие-то люди, которые нам мешают, или, наоборот, мы мешаем им. И отсюда возникают предписания, что можно и чего нельзя делать по отношению к другому, чтобы не мешать. То есть предполагается уже некий изначальный конфликт между индивидом и интересами других людей, которых он норовит обидеть, — само это предположение, если хотите, неэтично. […]

Этикет — это условности, которыми тебе просто нужно уметь оперировать. Нарушение этикета — не преступление. Более того, он постоянно меняется в зависимости от того, в каком обществе ты находишься. Но когда этикет превращается в этику, его предписания тяготеют к абсолюту. Получается, что человек даже в туалете, извините, не может подумать о сексуальном харассменте, потому что этические предписания безапелляционны. И начинается красивая диалектика: движение, которое изначально было связано с культурностью, с некоей этно-гендерно-расовой вежливостью, превращается в свою противоположность».

Наконец, существуют также и религиозные, духовные институты, которые могут быть выстроены внутри самих себя как организации с определённым внутренним репрессивным аппаратом и «печатным станком» символической власти, но для внешнего «пользователя» быть просто духовной практикой.

При этом какой-то определённый религиозный институт (конкретный культ) часто является системой внутри системы более общего религиозного, духовного социального института данного общества.

Такими же инкорпорированными подсистемами являются и все элементы «репрессивного аппарата», каждый со своими внутренним сводом правил — уставом, табелью о рангах, уставными и неуставными практиками (традициями).

Как правило, менее жесткими по форме, но всё равно властными отношениями связаны внутри себя и все прочие упомянутые подсистемы (чиновничий аппарат, педагоги, медицинские работники и т. д.), а также и компании (юридические лица, включая СМИ). Каждая из таких подсистем имеет свою систему правил (производственные инструкции, функциональные обязанности и т. д.), системы ответственности (поощрения и наказаний, KPI и т. д.), корпоративную культуру и прочее.

Таким образом, и вся система власти целиком, и все её подсистемы и подсистемы подсистем выстроены согласно одной логике: есть некий «репрессивный аппарат», основанный на «физической власти» (и её разновидности — «монетарной власти», или «власти денег»[113]), на котором держится распределение «символической власти».

Мы можем представить это в виде «древа власти», корневище которого создаёт опору для всей системы — «физическую власть», а ствол дерева с его многочисленными ветвями — «символическую власть».

Каждый листок или плод на этом древе точно так же воспроизводит эту «логику власти»: место прикреп-ления к основному древу (черешок) — «физическая власть» (разной степени выраженности и производности), основание листа с центральной и вторичными жилками — «символическая власть», на которых натянуты листовые пластинки.

По сути, мы наблюдаем фрактальную природу власти: какую бы часть общества вы ни отщепили от целого, вы снова будете наблюдать тот же паттерн отношений физической и символической власти.

Глава вторая. Символическая власть

Везде, где находил я живое, находил я и волю к власти.

Фридрих Ницше

Сопоставляя феномены физической и символической власти, трудно понять ту внутреннюю машинерию, которая заставляет символическую власть «работать».

С физической властью вроде бы всё понятно: есть некий суверен, монарх, феодал, местный бандит или авторитарный лидер, который запугивает людей, находящихся в зависимости от него, с помощью «репрессивного аппарата»: наёмников, своей банды, дружины, национального большинства, армии, полиции, специальных служб и т. д.