— Неужели?! — радостно сорвалось у Тобольцева. — Уж уехал?
— Ничего не знаю… Лизу спроси. Федосеюшка сказывала, что до трех они просидели в тот раз. А встала я, его след уж простыл. Ушам своим не верю, Андрюша!.. На юге-то летом, в Ростове-на-Дону, что было?.. Ты это знал?
— Слыхал, маменька… Да…
— Прямо-таки война… В две недели словно пожаром все охватило… Рабочий народ-то каков!.. И, думается мне, он сам тоже там орудовал…
— Ах, какая досада, что мы опять не видались!
— Спешил… Спросил только, нельзя ли здесь, по старой памяти, кое-что схоронить? Ну, конечно, я позволила. Куда ж ему девать? Вот и ждем его с Лизой каждый вечер…
— Маменька, ради Бога! Нельзя ли как-нибудь устроить мое с ним свидание?.. Неужели он вас обо мне не спрашивал?
— Не успел, стало быть! Вот Лиза тебе скажет…
Тобольцев чувствовал себя уязвленным жестоко. Но он надеялся, что Степушка заявится к нему сам. «И на этот раз я им не пожертвую для свидания хотя б с десятью женщинами!..» — думал он взволнованно.
— Да, вот еще что, Андрюша… Зовут его теперь Николай Федорыч Степанов… Вот как!
— Ага!
— То-то, не сбейся!.. И Лизе не проговорись… Его в доме никто не признал. А за Федосеюшку я не боюсь.
«Ох, уж эта ваша Федосеюшка!» — подумал он.
— Лиза, можешь ты мне уделить несколько минут? — смущенно спросил Тобольцев, пока в столовой накрывали к ужину.
Она заметно побледнела.
— Ах, пожалуйста! Мы пройдем ко мне?.. — Она пошла вперед. «Что случилось?.. Что?» — жадно думал Тобольцев, следя за шлейфом ее черного платья.
В хорошо знакомой ему золотистой комнате, где он прошлый год пережил столько мучительных желаний, он сел на привычное место на кушетке и ждал, что Лиза по-старому подсядет к нему… «Нет… Как мог я думать, что она это сделает? Вон как далеко села!.. Она никогда там не сидела раньше… Совсем чужая…» — Вздох сорвался у него.
Странное существо человек!.. Как страстно желал он отделаться от этой ненужной ему любви! Еще вчера… Еще сегодня… А вот сейчас, когда лучше всяких писем и объяснений ее чужое лицо и эта рассеянная улыбка говорят ему, что они далеки и что их жизни не пойдут рядом никогда, — его сердце сжимается от боли… В сущности, разве дружба с Лизой, эта странная близость их, не было ли это редко и ценно в нашем практичном, грубом, вырождающемся обществе? И какую тонкую красоту эти отношения вносили в его жизнь!.. Эта любовь болезненно яркая, как умирание, осенние цветы… «В стиле decadence, — определил он. — Ни Катя, ни Соня на такие чувства не способны…»
— Лиза, ты, конечно, знаешь, что я женюсь? — вдруг тихо заговорил он, не сводя глаз с ее профиля.
— Знаю, — тихо ответила она. Ее тонкие брови приподнялись в какой-то неуловимой для него игре. А руки перебирали кольца на длинных пальцах. Черные ресницы еле заметно вздрагивали над неподвижными зрачками. — Вы давно познакомились? — высоким голосом вдруг спросила Лиза, прерывая наступившее молчание. — Расскажи, пожалуйста, кто она? У тебя есть ее портрет?.. Вообще, все расскажи… Это так интересно!
Он молчал. Прошла еще одна томительная минута.
Он поднял голову. Она держала в руках японскую лакированную шкатулку, которую он подарил ей прошлый год. С загадочной улыбкой она глядела на эту вещь. Потом открыла ее и коснулась какой-то бумажки…
Теперь Тобольцеву нужно было видеть ее лицо!.. Он порывисто встал, зашел вперед и остановился у стола… О, какое трогательное личико! Сколько в нем нежности и печали…
Он быстро обогнул стол, опустился на колени перед Лизой и обнял ее талию. Это вышло так неожиданно, что она вздрогнула и отшатнулась.
— Лизанька… не гони меня… Дай мне говорить так! Дай мне видеть твое личико! Боже мой… С чего начать, не знаю… Так много пережито… Слушай, Лиза! Клянусь тебе, что в ту часть моей души, которая принадлежала тебе, не вошла другая женщина… Да? Да!.. Тебе я не изменял. Ты слышишь, Лиза? Не изменял… Я полюбил другую. Да! Я не аскет и не хочу лишать себя той ласки, которой ты не хотела мне дать. Но что общего имеет эта любовь с той, которую я питаю к тебе теперь? Там страсть, там чувственность и угар… Здесь поэзия, здесь нежнейшая песнь души… Лизанька!.. Не отталкивай меня и не ревнуй! У тебя нет соперницы. Зачем тебе страдать?
Он был глубоко искренен в эту минуту. Он обнял ее одной рукой, а другой насильно повернул к себе ее лицо и покрыл его все горячими поцелуями… Она перестала биться в его объятиях. И наконец закрыла глаза в какой-то неизмеримой усталости. Тень ресниц упала на ее щеки. И Тобольцев любовался немой «музыкой» этого лица…
— Ты не хотел жениться, — расслышал он наконец легкий, как дуновение, шепот.
— Да, не хотел… Но видишь ли, Лиза, когда я расскажу тебе все, ты поймешь, что я не мог поступить иначе… Когда ты увидишь Катю… Подожди! Останемся так… Когда ты увидишь эти честные глаза, эту доверчивую улыбку, ты поймешь, что иначе я не мог поступить… И знаешь, Лиза, я уверен теперь, что вы с ней полюбите друг друга…
Не открывая глаз, она покачала головой, лежавшей на его плече.