Духи и сигареты

Она увидела Жанну издалека. Та спустилась по лестнице из ресторана. Кристина подбежала и готова была обнять и расцеловать ее. Жанна посмотрела на нее водянисто-голубыми глазами. Помада на губах была стерта. Она выглядела усталой. Кристина молча смотрела на нее, не решаясь произнести ни слова, да и просто не зная, что сказать. В костюме для верховой езды и пыльных сапогах она стояла, держа в руках ключи, которые заранее вынула из кармана.

— Добрый день, Кристина. Извините, что пришлось оторвать вас от дел. Очень интересный костюм.

Кристина уже хотела что-то сказать, как вдруг поняла, что мужчина, стоявший за спиною Жанны, ждет ее — Жанну. Девушке показалось знакомым его лицо. И она наконец узнала его. Это был тот самый футболист, вратарь немецкой, кажется, команды, которого Кристина однажды видела по телевизору. Он, помнится, еще ударился головой о штангу. Комментатор тогда сказал, что этот футболист собирается оставить большой футбол и играет свой последний матч. Мужчина молчал и терпеливо ждал за спиной Жанны. Должно быть, он не говорит по-русски. Наверное, его тоже слегка утомило ожидание, и он был не прочь наконец очутиться дома, пусть и не у себя — у Жанны.

Кристина протянула ключи. Их руки на секунду соприкоснулись. Кристина заметила, что ногти у Жанны неровно острижены и лак на них почти облез. На пальцах — кольца; на запястье — часы. Длинный рукав…

Жанна поблагодарила, улыбнулась и ушла… Не с ней, не с Кристиной, а со своим мужчиной, бывшим футболистом…

Девушка стояла и смотрела, как эта пара идет по Арбату в сторону метро. Они шли не торопясь, очень близко друг к другу. Сейчас эти двое спустятся в метро и поедут на Китай-город. Или выйдут на бульвар и поймают машину, которая довезет их прямо к дому.

Кристина пошла за ними следом. Она видела спину Жанны. Ее спутанные сзади волосы. Зачем? Зачем она позвонила? Ключи. Только ключи?

Они вместе ехали на эскалаторе: Жанна и немец — ниже, Кристина — выше. Жанна стояла к девушке спиной, футболист — лицом. Пара спустилась с эскалатора раньше и смешалась с толпой.

Кристина машинально сделала переход на серую ветку, вошла в поезд и, только когда ей уступили место, поняла, что плачет. Она вытирала ладонями слезы, оставляя на лице грязные разводы. Ей было стыдно: на нее смотрели люди.

Кристина вышла на «Тимирязевской», перепутав выход из метро. Девушка посмотрелась в зеркало припаркованной у обочины машины, рукавом вытерла лицо, сунула руки в карманы, перешла дорогу на красный свет и побрела к дому. Сидя на лестнице возле квартиры, она загадала, что если первыми домой вернутся папа или брат, то Жанна обязательно позвонит. Кристина не стала придумывать повод для звонка, просто — позвонит и все. А если первой вернется мама… Но этого никак не может быть! Ведь в тетрадке Жанны написано:

Для нас
он строил эти острова,
чтоб в невозможный раз…

Кристина не вернула ей тетрадь. Получается, украла? Но в этих стихах — сама Жанна, а значит, между ней и Кристиной остается хоть какая-то ниточка. Для них, это девушка знала точно, — для них он строил острова, а значит, они с Жанной еще будут вместе, и любой остров — будь то Заячий, Крестовский, Васильевский, Елагин, Каменный, Аптекарский — станет для них необитаем.

Васильевский залит, размыт Елагин,
Крестовский утонул…

Ведь это писала Жанна! Сама! И значит, так должно быть: дождь, ничего и никого, только они, вдвоем…

По лестнице поднимался папа в летной форме и Кристина почему-то сразу вспомнила футболиста. Он был сейчас рядом с Жанной. И это с ним она приехала в Москву. И это с ним она пошла к себе домой, значит, и для него тоже Кристина везла ключи из самого Петербурга. Сейчас этот немец будет говорить Жанне о любви, ласкать ее. Он, а не Кристина… Алесандр, французский художник, немецкий футболист — они все мужчины. Кристина — девушка. Вот и вся разница. Только поэтому она никогда не будет нужна Жанне.

У кого-то из нас
Нет и не было крыльев.

* * *

Его не ждала девушка на гражданке, он не участвовал в дурацких солдатских развлечениях, дабы скоротать время, не нарывался на дедов, его не вызывали к командирам, он не отрывался на духах, не бегал в самоволку поглазеть на девочек, не считал дни до приказа. Он выполнял все нормативы и раньше других получил звание сержанта. Но ему все это было безразлично. Ему вообще все было безразлично.