В конце аллеи у Дома Наверху Цезаря ждала Мелани; в ее краях тоже было озеро, но зеленое, в форме ковша, куда, множество раз теряясь и вновь находя дорогу, впадали подземные реки. Лошади, несущиеся вскачь, внезапно останавливались, вздрагивали и одним махом перепрыгивали невидимую речку. Мелани, ее мать воспитывала лорда Артура до тех пор, пока тот со своим вассалом, сыном викария, и губастым слугой в узких с зеленым отливом крагах не уехал в коллеж в почтовой карете, нагруженной чемоданами. «Въедешь в ворота, а до дома еще расстояние в четыре деревни, — много лет спустя рассказывала мать Мелани, — тишина вокруг сказочная, коляска с мягкими подушками и на резиновом ходу подвозит тебя к крыльцу, в холле водружены мраморные колонны…» — «Неужели в камине и впрямь горел целый дубовый ствол?» — недоумевали слушатели. — «Ну, разумеется! А за мраморным лесом начиналась гигантская лестница. Поредевшие метелки выбрасывали сразу после того, как на рассвете прислуга, напевая
По воскресеньям высокопоставленный государственный муж с искривленной ступней высаживался из тильбюри{31}. Леди Бэзил скользила по коридорам и часами просиживала в кабинетах за чтением Шелли, несмотря на принятые за завтраком соли «Крюшен»{32}. Воскресным утром по пути в собор Святого Павла она непременно останавливалась перед конной статуей герцога Веллингтона — сначала точно такую хотели поставить Песталоцци, но невежды, которые, в отличие от меня, сироты из Станца, не видели в небе Песталоцци на серой в яблоках лошади рядом с чумой и голодом на черных конях, этому воспротивились — и очень громко говорила леди Энн: «Look darling, это наш кузен». Вечером леди Энн спрашивала: «Могу ли я исполнить танец для ваших гостей, mummy?»
Смотреть, пусть и краешком глаза, как леди Энн танцует для Оскара Уайльда, и делить супружеское ложе с лесоторговцем! Он хлопал подтяжками, оттянет, отпустит, посасывал усы, мокрые от росы в осенние дни, когда слышно глухое биение сердца земли, когда Цезарь во Фредеге почти счастлив, от того что бродит по берегу с раннего утра до позднего вечера и знает — дети близко, за туманом.
«Вот, вот, забавно… — говорил лесоторговец, посасывая мокрый ус. — Молодой лейтенант. Адольф, так, кажется, его зовут… Вот, вот, он попросил руки нашей Мелани». Но вроде он сам еще не устроен, живет с родственниками. «Вы видели семейное фото?» Снимал фотограф, по совместительству мастер педикюра: Адольф с книгой за столом, застеленным скатертью с помпонами; жена брата с очень внимательным взглядом; Эжен, ее супруг, дети Изабель, Авраам и Улисс несут на плечах все грехи мира. «Правда, Адольф мне сказал, что есть еще второе поместье, где-то в горах. И тем не менее этому Адольфу хватило смелости, чтобы… Только потому, что он квартировался здесь во время военной службы… А! ты здесь, Мелани? Я не слышал, как ты вошла».
В комнате, обшитой панелями из лиственницы, царил полумрак. За окном падал снег, лесорубы тянули таль, чтобы опустить небосвод, в десяти шагах дороги уже не различишь.
— В чем дело, папа, о ком ты говоришь?
— О молодом лейтенанте, об Адольфе, который посмел свататься к тебе. К тебе, дочери крупного лесоторговца!
— Как? Мсье Адольф?
На белой шее Мелани выступили красные пятна.
— И… что же ты ответил?
— Ничего. Сначала займите положение, а потом уже сватайтесь и ждите ответа. Вот.
— Адольф мне рассказывал, что у них два поместья: — замок с виноградниками на берегу озера… (Ха! — усмехнулась про себя мать, вязавшая у окна, — разве они имеют понятие о том, что такое настоящий замок!) и второе, которое они называют Дом Наверху, доставшееся в наследство от дяди; единственный дядин сын упал с орехового дерева и разбился насмерть. Еще он мне сказал, что с ним живет сестра. О! что ты ему ответил?
— Как, Мелани, неужели ты хочешь нас покинуть, у нас же никого нет, кроме тебя? Ну ладно… Плодитесь и размножайтесь, — с горечью заключил лесоторговец.