Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

— Я господин Р***, благородный дворянин из Марки, и хочу к Юлии, моей родной сестре.

— Парень пьян, — услышал он другой голос, по которому узнал женщину, что привела его сюда. — Кто тут, к черту, хоть однажды слышал о благородных дворянах из Марки? Вылей ему что-нибудь на голову, Лотта.

Ничто не могло повергнуть шельмеца в больший ужас, как эта угроза; он отскочил на несколько шагов назад, на середину улицы, дабы не быть облитым, и принялся кричать, размахивая руками и топая ногами:

— Но ради Бога, крошки! Неужто вы меня не узнаете? Я в самом деле господин Р***

— Мы никогда не слыхали такого имени. Ступай прочь, дружище, и выспись; а когда наутро протрезвишься, приходи снова.

Шум и стук в дверь привлекли внимание прочих милосердных сестер, и вскоре во всех окнах показались головы в чепчиках. Поскольку дело касалось покоя и чести одной из них, они дружно заняли оборону, осыпая полуголого господина Р*** всевозможными ругательствами, бросая в него камнями и прочими предметами и угрожая, что спустятся к нему вниз, если он не успокоится и вновь нарушит их сон.

Господин Р*** осознал свое страннейшее положение. Оказаться ночью на улице без штанов и чулок, под холодным ветром — такое испытание явно не для каждого. Господин Р*** готов был уже из кожи вон вылезти, он собрал все свое мужество и стал вновь изо всех сил колотить в дверь.

Но в этот миг отворилось над ним маленькое оконце, из коего высунулась грубая смоляно-черная мужская голова с чудовищными усами и прорычала так грозно, что это заставило бы задрожать даже льва:

— Кто ты такой? Откуда ты? Чего тебе нужно?

Р*** так и застыл, неподвижно, оцепенело, но весьма выразительно глядя на ужаснейшую голову в колпаке над ним.

— Чего тебе тут нужно, пес? — повторил громила. — Сейчас, погоди вот, я к тебе спущусь.

С этими словами он захлопнул окно, делая вид, что собирается сойти вниз. Неизвестно, хотел ли он в самом деле исполнить свое намерение, поскольку господин Р*** положился на свои хоть и промерзшие, но, впрочем, довольно резвые ноги и помчался прочь, прежде чем противник смог достигнуть лестницы.

Когда господин Р*** оказался на следующей улице, он попался, к несчастью, стражникам, которые отвели его к полицейскому лейтенанту. Тому поведал он свою несчастливую историю, и через полдня в каждом уголке Парижа все знали и повторяли ее, вероятно с большими прибавлениями.

* * *

Зима миновала. Аделаида пресытилась и устала от забав и развлечений столицы. Она искренне тосковала по сельской жизни и, возможно, также по отеческим нивам. Мы четверо — отец Аделаиды, С—и, она и я — вновь обосновались в поместье тестя, и счастье мое сделалось для меня еще дороже.

Не то чтобы мы хотели похоронить себя в глуши, напротив, мы разработали приятнейший план всевозможных предприятий, служащих к нашему развлечению и пользе. Дон Бернардо, довереннейший друг Аделаиды, поддерживал с ней переписку касательно ее новых и еще находящихся в развитии идей; он обещал приехать к нам во второй половине лета, и мы решили отложить до той поры наши философские углубленные исследования и наслаждаться невинными радостями сельской жизни и сопутствующим ей свободным и нерушимым душевным согласием, думать поменьше о будущем, никогда о нем не говорить и поддерживать непринужденные и оживленные взаимоотношения с нашими соседями.

Среди них ближайший к нам был молодой человек по имени Г**, который жил в уединении с более чем достойной любви супругой. Он много путешествовал и многое испытал. Теперь он утешался тем, что в лоне своей семьи мог позабыть о неисполнившихся желаниях, и был счастлив оттого, что живет не думая о прочем мире, богат, хотя и в меру, и доволен, несмотря на отдаленность привычных увеселений. Его характеру была присуща ясная философия, очевидное непопечение обо всем, что происходило вне его, и именно это делало для нас общение с ним столь привлекательным и желанным.

Его супруга была очень знатна, и так как без нее он чувствовал бы себя чрезмерно несчастным, заключив брачный союз, они покинули навсегда свое отечество. Он оставил прежних друзей, но страждущее сердце, если оно не разбито, всегда умеет найти себе новых. Он успокаивал себя насчет своего неравного брака сознанием, что никому, кроме себя самого, не нанес вреда, был счастлив со своей благородной супругой, доволен и покоен.

Он владел небольшим поместьем, что давало ему независимость и возможность беспрепятственно заниматься литературным трудом[247]. Я тоже был не чужд сочинительства и с удовольствием отмечал, как фантазии из иного и лучшего мира оказывали ободряющее влияние на его умонастроение. Супруга его в заботливых и нежных руках своего мужа потеряла все сословные предрассудки и была ему благодарна за то, что он претерпел ради нее пересуды молвы и разлуку с друзьями — жертвы, которые ему пришлось принести ради нее. Она обладала умением приспособиться к любому положению и относилась к нам, как если бы знала нас всегда.