Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

Глава первая ВЕНЕЦИЯ

Ночь распростерла уже свой мрачный покров. Луна, среди освещаемых ею легких облаков, отражалась в Адриатическом море. Безмолвие царило в природе. Только волны, едва колеблемые тихим ветром, шелестели у портиков Венеции.

Близилась полночь. На берегу Большого канала[278] сидел в задумчивости чужеземец. Взор его обращался то на стены города, то на башни, то на волны, измеряя, казалось, их глубины.

— Несчастный, — говорил он себе, — куда направишь ты стопы свои? Почему не изберешь себе верное пристанище — смерть? Что с тобой будет? Всем дан покой, кроме меня. Богач спит в мягкой постели, бедняк — на соломе. А мне нигде нет убежища! У самого последнего поденщика, трудившегося весь день, есть кров, под которым он может провести ночь, а я... О, как ужасен рок, преследующий меня!

Он замолчал и посмотрел на свои изодранные карманы. «Ни крошки хлеба! А голод мучит!» Он обнажил шпагу — она одна у него осталась, — рассек ею воздух и вздохнул, глядя на ее блеск.

— Нет, моя верная старинная подруга, мы с тобой не расстанемся! Ты всегда будешь моей, я обязан тебе больше чем жизнью. Ах! Куда ушли те счастливые дни, когда я получил тебя из рук Эммоины и прижал к устам своим, когда я держал в объятиях любимую. Увы! Она разлучилась со мной, переселясь в лучший мир, а с тобой в здешнем я никогда не расстанусь.

Он отер слезу, покатившуюся по щеке.

— Слеза! Безумец! О нет!.. Время плакать уже прошло!

При этих словах несчастный упал на землю и в отчаянии готов был проклясть ту, которая произвела его на свет. Внезапно он опомнился и встал. Он оперся рукой о гранит и запел печальным голосом песню, которую любил напевать в замке своих родителей.

— Ободрись! — сказал он себе. — Если не перенесешь ударов рока, тогда забудь, кто ты есть.

В эту минуту он услыхал какой-то шум. Осмотрелся и при слабом свете луны увидел человека, который, завернувшись в плащ, прохаживался взад и вперед по улице.

— Само Провидение привело его сюда. Попрошу у него помощи, стану его умолять. Лучше быть нищим в Венеции, чем злодеем в Неаполе. Рубище, покрывающее бедняка, не мешает его сердцу биться с гордостью.

Он встал, но, подойдя ближе, заметил другого человека, который шел с дальнего конца улицы. Человек в плаще поспешно скрылся в темноте, словно боясь быть замеченным.

«Что все это значит? — подумал нищий. — Неужели убийца? Не подкуплен ли он каким-нибудь молодым наследником, которому не терпится заполучить имение родственника, а тот, не подозревая измены, подставляет себя кинжалу разбойника?.. Негодяй, ты своего не добьешься, я разрушу твой подлый замысел!»

Он подкрался поближе к прятавшемуся. Едва другой незнакомец поравнялся с человеком в плаще, как тот выскочил из своего убежища с занесенным кинжалом и готов уже был поразить свою жертву — но нищий сбил преступника с ног.

Незнакомец, быстро обернувшись, увидел человека, который поднялся и кинулся бежать от оборванца, спокойно стоявшего рядом.

— В чем дело?! — вскричал незнакомец.

— Милостивый государь, в моем поступке нет ничего удивительного. Я очень рад, что имел случай спасти вам жизнь.

— Спасти мне жизнь? Каким образом?

— Тот, кто только что убежал, подкрадывался к вам. Кинжал его уже был наготове. Я увидел это — и обезоружил злодея. Вы обязаны мне жизнью. Надеюсь, услуга стоит благодарности. Помогите мне — я голоден и весь дрожу от стужи.

— Убирайся, несчастный, мне известны все хитрости, на какие идут людишки вроде тебя! Думаешь, я не знаю, что ты замыслил? Ты подговорил своего товарища, чтобы выманить у меня деньги за мнимое спасение жизни. Поищи другого простака! Ты можешь дурачить дожа[279], но не надейся провести Буонаротти[280].

Обидный и насмешливый ответ возмутил несчастного бедняка.

— Клянусь всем, что есть святого, — молвил он, — я говорю правду. Меня мучит голод, я больше не в силах выносить его и умру этой же ночью, если вы надо мной не сжалитесь.

— Пошел прочь, говорю тебе, или я накажу тебя за дерзость!

С этими словами жестокий Буонаротти выхватил из кармана пистолет[281] и прицелился в своего спасителя.

— Великий Боже! Вот как платят в Венеции за добро!

— Солдаты тут недалеко — стоит мне только крикнуть.

— О, небо! Значит, вы считаете меня разбойником?

Он примолк, а потом грозно произнес:

— Тебя зовут Буонаротти! Я этого не забуду. Но если услышишь имя Абеллино[282] — трепещи!..

И Абеллино покинул бессердечного венецианца.

Глава вторая РАЗБОЙНИКИ

Несчастный бродил по городским улицам, словно лишась рассудка; иногда проклинал судьбу, иногда улыбка отчаяния появлялась на его устах, иногда вдруг он останавливался и, казалось, размышлял о каком-то важном деле, а потом шагал дальше, будто намереваясь исполнить задуманное.

Наконец он оперся о какую-то статую[283]. Все бедствия, которые он претерпел, живо воскресли в памяти. Блуждающие взоры его искали утешителя — и не находили.