Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

Тут Ц*** напомнил мне о том, как у Бьонделло еще недавно выпытывали всякие сведения о принце. Время, содержание разговора, обстоятельства — все совпадало. Мы неправильно приписывали эти расспросы армянину. Теперь стало ясно, от кого они исходили. Ренегатство! Но в чьих же интересах так отвратительно и так низко оклеветали моего господина? Боюсь, что это фокусы принца ***ского, который во что бы то ни стало хочет убрать нашего принца из Венеции.

Принц молчал, устремив неподвижный взгляд перед собой. Его молчание напугало меня. Я бросился к его ногам.

— Ради Бога, ваша светлость, — крикнул я, — только не решайтесь на отчаянные поступки! Вы должны получить полное удовлетворение, и вы получите его. Предоставьте это дело мне. Пошлите меня туда. Отвечать на такие обвинения ниже вашего достоинства, но мне вы разрешите ответить за вас. Клеветник должен быть разоблачен, я открою глаза его ***ству.

В этом положении нас застал Чивителла, который с удивлением осведомился о причинах нашего огорчения. Ц*** и я промолчали. Но принц уже давно не делал никакой разницы между нами и им и к тому же был слишком возбужден, чтобы в эту минуту внять голосу разума, — и приказал нам сообщить содержание письма маркизу. Я помедлил было, но принц вырвал письмо у меня из рук и сам отдал его Чивителле.

— Я ваш должник, господин маркиз, — проговорил принц, после того как Чивителла с еще большим удивлением прочел письмо, — но пусть вас это не беспокоит. Дайте мне еще двадцать дней сроку, и вы будете удовлетворены.

— Светлейший принц, — воскликнул Чивителла, — неужто я заслужил это?!

— Вы не напоминали мне о долге. Я ценю вашу деликатность и благодарю вас за нее. Через двадцать дней, как сказано, вы будете полностью удовлетворены.

— Что такое? — спросил меня Чивителла растерянно. — При чем тут долг? Я ничего не понимаю!

Мы как могли объяснили ему, в чем дело. Он совершенно вышел из себя. Принц должен требовать удовлетворения, сказал он, это неслыханное оскорбление. А пока что он заклинает принца неограниченно пользоваться его состоянием и его кредитом.

Маркиз покинул нас, а принц все еще не сказал нам ни слова. Широкими шагами мерил он комнату из угла в угол — что-то необычное происходило в его душе. Наконец он остановился и пробормотал сквозь зубы:

— «Пожелайте же себе удачи. В девять часов он скончался».

В испуге смотрели мы на него.

— «Пожелайте себе удачи», — повторил он. — Я, я должен пожелать себе удачи, — ведь так он сказал, не правда ли? Что же он имел в виду?

— Почему вы сейчас вспомнили об этом?! — воскликнул я. — При чем тут его слова?

— Тогда я не понимал, чего хотел этот человек. Теперь я его понял! О, как невыносимо тяжело, когда над тобой существует господин...

— Дорогой мой принц!

— ...который к тому же дает это чувствовать! О, как сладко должно быть... Он снова умолк. Лицо его испугало меня. Никогда я не видал его таким.

— Самый презренный из подданных, — начал он опять, — или наследный принц — всё едино. Есть только одно различие меж людьми: повелевать — или повиноваться.

Он снова взглянул на письмо.

— Вы знаете человека, — продолжал он, — который осмеливается так писать ко мне. Разве вы поклонились бы ему на улице, если б судьба не сделала его вашим господином? Клянусь Богом, великое дело носить корону!

В подобном духе он говорил и дальше, и речь его была такова, что я не решусь доверить ее ни одному письму. При этом принц открыл мне одно обстоятельство, которое и поразило и перепугало меня, так как оно может иметь опаснейшие последствия. Да, мы глубоко заблуждались касательно семейных отношений при ***ском дворе[119].

Принц тут же ответил на письмо, и ответ был составлен в таком духе, что трудно было надеяться на хорошую развязку.

Вам, милейший мой О***, должно быть, интересно узнать наконец что-либо определенное о гречанке, но именно об этом я не могу Вам дать сколько-нибудь удовлетворительного объяснения. От принца ничего нельзя добиться, так как он посвящен в тайну и, вероятно, обязался тайну сию не раскрывать. Выяснилось только, что его возлюбленная не гречанка, как мы предполагали. Она немка, и притом самого знатного происхождения. По слухам, дошедшим и до меня, ее мать — особа чрезвычайно знатная. А ее самоё считают плодом несчастной любви, о которой шумела вся Европа. Тайные козни могучей руки заставили ее, согласно этой легенде, искать убежища в Венеции, и та же самая причина принуждает ее жить в уединении, что помешало принцу сразу узнать ее местопребывание. Все эти предположения подтверждаются глубоким уважением, с которым принц говорит о ней, и всеми предосторожностями, которые он соблюдает.