Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

— Но разве вы забыли те ужасные истории, сеньор, которые я узнал от Эльмиры?

— Не следует спешить с выводами, мой друг. Взгляните немного шире. Что-то можно приписать случайностям, которые молва, если уж они имели место, не преминет истолковать превратно. И потом, дон Карлос, человек судит особенно неправо, если он лишен возможности понять смысл происходящего. Но кто может быть уверен, что способен досконально все понять? Примите во внимание, что это влиятельные, знатные люди, которые пекутся о счастье всего человечества[141], и что же такое жизнь отдельного человека в сравнении с великой целью? Если во время бури одному удается ухватиться за спасительную доску, не будет ли простительной попытка другого сбросить его, чтобы спастись самому?

— Но не находите ли вы необыкновенно гордым и дерзким изменять чью-то судьбу по собственной воле? Кто докажет мне, что самые светлые мои замыслы, которым я готов принести в жертву жизнь отдельного человека, ценнее, чем эта жизнь? Кто, в конце концов, их придумывает, и не является ли ложной мудростью жертвовать ради одной мечты сотнями жизней?

— Провидение не так щепетильно, как вы, дон Карлос. В творении все подавляет и притесняет друг друга. Из каждой смерти развивается новое существование. Устремленное к воплощению единого великого замысла развития человечества, оно не беспокоится о возникающих изменениях. Оно умеет все подчинить своему намерению и из последнего мига угасающей жизни творит новые наброски и перспективы.

— Да, если бы наше понимание могло быть столь совершенным, сеньор, я всецело бы согласился с вами.

— Но если мы это не всегда понимаем, не следует ли учиться пониманию, чтобы не дать раствориться нашим силам в мечтательном человеколюбии, но, напротив, пробудить все вокруг от подобных мечтаний? Кто докажет, что наслаждение данным мигом и есть цель этого мига? Если же бесконечность текущих времен образовывает некое иное, высшее бытие и если последний миг иного бытия содержит в себе высшее и полнейшее наслаждение, если смысл наших страданий в том, что они незаметно предрасполагают нас устремляться к сему достойнейшему счастью, не будем ли мы безумными упрямцами, предаваясь плотским наслаждениям и через это отдаляясь от возвышенной цели?

— Я не вполне вас разумею, но продолжайте же!

— Представьте же себе теперь большое, разветвленное объединение людей, которые, крепко держась этой мысли и все тщательно продумав, вознамерились постоянно печься о всех народах. Они же пытаются вершить судьбы природы и человечества согласно замыслу Творца, следуя лишь угаданному направлению нити, — они являются слугами Провидения и хотят не усовершенствовать, но лишь ускорить его замыслы. Вправе ли такие люди беспокоиться о ничтожных мелочах бренной жизни, имея впереди столь великую цель?

— Право, этот вопрос...

— ...никогда не занимал вас прежде, не правда ли, дон Карлос? Но нет иного вопроса, который был бы нам столь близок. Каждая жизнь имеет свои естественные тяготы. Не будет ли благом для отдельного человека — сосредоточить всевозможные бедствия в ее начале, чтобы под конец сделаться от них свободным? Испытывая вечером чистое, незамутненное наслаждение при виде заходящего солнца, мы забываем о буре минувшей ночи и полуденном зное. На смену пережитым опасностям приходит радость избавления, и все наши впечатления веселят нас, сливаясь в единую умиротворенную картину, неотъемлемой частью которой являются испытанные нами треволнения.

— Я готов забыться в этих прекрасных мечтах, сеньор.

— Это не мечты. Мои рассуждения основаны на опыте. Вы не знакомы с Обществом, которое вам себя предлагает. Вспомните о Якобе и о том, сколь он счастлив.

На том и закончился наш разговор. Мы занялись другими предметами. Но я оставался безучастен ко всему. Услышав столь много новых мыслей, что над ними надо было бы раздумывать в продолжение целой жизни, я испытывал мучительное желание уже сейчас все постичь. Однако я продолжал пребывать в недоумении. Тем сильней становилось мое прежнее намерение разузнать, куда же ведет таинственный след.

Когда мы встретились снова на другой день, мой сосед перенял нить нашей вчерашней беседы.

— А что, если, дон Карлос, — предложил он, — проверить на опыте наши вчерашние догадки?

Это было также и моим заветным желанием. Я согласился с радостью, и мы стали уже раздумывать, как можно осуществить наши замыслы, как вдруг все приготовления были прерваны неким новым происшествием.

* * *

Однажды мой друг Педро пригласил меня отужинать. Ему нездоровилось, и, чтобы избежать сквозняков, мы расположились в одном из садовых павильонов и наслаждались прелестью вечера и ароматом молодых апельсиновых деревьев. После еды я принялся читать для него вслух, ему понравился писатель, и я был рад всей душой, что окружающий мир с его предметами и идеями хоть на короткое время перестал для нас существовать. Дон Педро сидел спиной к двери, скрестив руки, не отводя от меня мрачного взора. Я читал с увлечением, не поднимая глаз от книги.