Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

Мое равнодушие привело его в замешательство, равно как и меня поначалу его очевидное безразличие. Он был испуган оттого, что угодил в собственную ловушку, и с большим трудом вновь овладел собой.

— Вы уверены, друг мой? Вы сегодня очень остроумны, милый маркиз.

— Видите ли, дорогой Педро, я теперь очень занят. Простите мне мою откровенность. Сегодня вечером я буду рад видеть вас обоих у себя. Прощайте же, милый Педро.

Я подал ему руку. Он выглядел весьма смущенным и пошел прочь с опущенной головой.

Как это возможно? — спросил я самого себя. Франциска опять здесь! Она прощалась со своим супругом так трогательно и нежно, как если бы навек расставаясь! Не клялась ли она никогда не видеть его вновь, не хотела ли убить себя? Не показывала ли, что намеревается броситься в пруд? И после этого он так хладнокровно говорит о ее возвращении! Педро либо глупец, либо мошенник. Но кого же он намеревается провести? Карлоса. Карлоса, если тот поддастся на уловки «друга».

Я подошел к окну и с испугом обнаружил, что на одной из рам кто-то нацарапал: «Эльмира».

— Боже праведный! — воскликнул я. — Кто же это сделал?!

Прошлое мгновенно предстало перед моим мысленным взором, все упоительные сцены возродились вновь, я вспомнил, как обнимал Эльмиру, эту достойнейшую девушку, и затем весь тот ужас, когда она, едва познав счастье, навек охладела в моих объятиях. Страшное подозрение тяжелым грузом легло мне на сердце. Она умерла столь скоро, столь неестественно; о смерти ее говорилось при моем вступлении в Союз так таинственно; и наконец — о Боже! — я должен был поклясться Розалии никогда более не любить Эльмиру; К чему эта клятва, если последней давно уже нет в живых? И Розалия была при этом столь встревожена и подавлена! Возможно, Эльмира не умерла? У меня только отняли ее? Но почему? Чтобы крепче привязать к обворожительной Розалии? Огорчение мое достигло высшего предела, и я ударился в слезы.

О, твоя краса была совсем иной, Эльмира: твой взор блистал чистотой невинности и скромные объятия были проникнуты сердечной теплотой! О, никогда, никогда не позабуду я твой образ, милое настроение и непринужденность твоей души. Ах, если бы ты меня не покинула, как был бы я теперь счастлив!

Переход от одного чувства к другому есть чудеснейшее из свойств человеческого сердца. Первая половина моего разговора с самим собой была проникнута не чем иным, как мучительным подозрением и напряженной настороженностью; вторая — тоской об утраченной Эльмире, и за тоской я позабыл свои подозрения. Я даже не хотел задумываться, возможно ли, что Эльмира еще жива. Мысль об обладании этим божественным созданием настолько увлекла меня, что я едва ли не ощущал благодарность за то, что ее всего лишь похитили у меня, а не отняли навеки. Все мои прежние мечты ожили и завладели мною всецело, и я был уверен, что начну жить лишь тогда, когда вновь обрету Эльмиру. Я был почти счастлив! С томительной страстью обозревал я из окна все беседки и деревья, где, тоскуя о ее утрате, мысленно продолжал пребывать с нею. Я вновь отыскал ее миниатюрный портрет и стал носить его в медальоне. Я покрывал его тысячью поцелуев, и вскоре он стал заменять мне оригинал.

Вечером я увидел дона Педро, который вместе с супругой приближался к моему замку. Он взглянул в мою сторону испытующим взглядом, однако не мог видеть меня, поскольку я стоял несколько отстранившись от окна. Он беседовал встревоженно с Франциской, которая, казалось, пыталась войти в роль, предписанную ей супругом. Они подошли ближе. Я вышел, чтобы встретить их. Педро держался совершенно дружелюбно, с невинной открытостью и доверчивостью, как и прежде, и в супруге его не было заметно ни тени смущения. Ни единым словом не упомянув о ее возвращении, я приветствовал ее с обычной учтивостью, сказал, что буду счастлив оттого, что наше общество увеличилось, после чего меж нами завязался самый равнодушный разговор. Франциска, однако, часто задумывалась, желая, вероятно, освоить свою роль, и впадала в потаенную робость, которую старательно пыталась скрыть.

Я отметил, что она выглядит несравненно красивей, чем показалось мне прежде. Некоторая бледность ее лица, хранившего выражение безмятежной невинности и благородства, выдавала затаенную боль, что трогало сердце и располагало к этой даме. Выразительный рот и предчувствие скорби во взгляде делало ее похожей на трогательный, берущий за душу живописный портрет. Я не мог удержаться от того, чтобы не умилиться перед ликом сей мадонны.

Это не ускользнуло от внимания Педро. Ранее я не знал в нем умения так тонко все подмечать. Он стал подшучивать надо мной, подталкивал нас к большей откровенности.

— Не правда ли, Карлос, у меня красивая жена?! — воскликнул он, обвив рукой ее стройный стан.

— Кто усомнится в том, дон Педро?

— И она любит моих друзей!

Франциска, взглянув на меня, покраснела и вновь потупила глаза. Она исполняет отведенную ей роль, подумал я. И все же я чувствовал к ней расположение.