Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

Мы вернулись в замок, и Эльмиру внесли в ее спальню. Я крепко запер все двери, снял с убитой платье и пристально обследовал раны, дабы убедиться, что она действительно мертва. Это стало мне вскоре совершенно очевидно. Две пули безжалостно раздробили левую половину груди, третья пронзила ее нежное горло, откуда вытекло очень много крови. Члены Эльмиры уже одеревенели. Позвав горничную, я велел ей снять с покойной прочие одеяния, забрал их в свою комнату и исследовал самым тщательным образом. Из одного кармана выпало новое на вид портмоне, обвязанное лиловой лентой. Поспешно развязав узел, я нашел записку, которую Эльмира однажды в церкви обронила на моих глазах и в отношении которой она мне дала столь чудовищные пояснения, и помимо этого еще небольшой пакет — сложенные вместе записи, важность которых впоследствии я смог высоко оценить. Но тогда у меня не было времени их читать, и я запер их в потайном отделении письменного стола, которое некогда сам изготовил, застегнул портмоне и вложил в карман убитой.

Новые попытки вернуть Эльмиру к жизни оказались тщетными. Я велел одеть ее и оставить тело в комнатах на три дня. Я имел уже опыт с Братьями и поклялся не упускать из виду ни одной подробности, чтобы вновь не стать жертвой обмана. На теле убитой я оставил тайные знаки и проверял их ежечасно, опасаясь подмены. Покойная была столь изуродована выстрелами, что лицо ее ничем не напоминало ту, которую я знал при жизни. Поэтому ничего не стоило подменить ее кем-нибудь другим. Но небольшой шрам на лбу, который прежде отсутствовал, трудно было бы подделать.

Для большей надежности привлек я слуг, на которых мог особенно положиться, — они должны были ежесекундно стеречь покойницу. Через три дня на теле появились все признаки разложения, гроб заколотили у меня на глазах, и я запечатал его печатью, которую всегда держал при себе, и сам помог опустить в семейный склеп.

Возвратившись назад, все еще терзаемый чувством утраты, я подавил обильные токи теплых, рвущихся излиться слез и поспешил к своему письменному столу. Вытащить бумаги и сорвать печать было делом одного мгновения. Отдельные исписанные листы рассыпались вокруг. Они не были пронумерованы, и мне понадобилось довольно много времени, чтобы пробежать их глазами и сложить в нужной последовательности. Помимо того почерк был не слишком разборчив, и после первого просмотра мог я только заключить, что речь шла о каких-то семейных новостях. Я вновь свернул листы и спрятал в стол.

Тем временем наступил вечер, сделалось темно, и я стал ждать, не явится ли вновь мой Гений. Я велел зажечь свечи и отнести их в уединенный домик в саду, чтобы тем вернее заманить его. Я запасся парой пистолетов, двумя кинжалами и саблей, которая — я имел возможность выяснить это при определенных обстоятельствах — могла бы рассечь любую кольчугу. Словом, были сделаны все необходимые приготовления, чтобы встретить противника достойно. Ум мой был ослеплен яростью, и все же я хладнокровно и терпеливо прождал целую ночь. Но Амануэль не явился. Я ждал его еще три ночи. Я провел их в своей спальне, но в постель не ложился, притаившись в неприметном стенном шкафу. От ярости я пребывал в величайшем возбуждении и прислушивался к каждому звуку. При легчайшем дуновении ветра, при малейшем скрипе дерева я с готовностью сжимал рукоять кинжала. О, я бы отдал десять лет жизни за то, чтобы помериться силами с Амануэлем!

Старания мои, однако, ни к чему не привели, и после того как я предпринял все, на что только был способен человеческий ум, чтобы обнаружить хотя бы единственный след ужасных Незнакомцев, но не смог в том преуспеть, я еще более воспылал гневом и вознамерился проникнуть в сердцевину их зловещей паутины, дабы перерезать живые нервы их жизнедеятельности и либо обрести новое бытие на обломках их Общества, либо погибнуть вместе с ними.

Многие недели провел я в приготовлениях и ожидании, что мне удастся что-то выяснить. Моя решимость была столь тверда, что никакие трудности даже по прошествии многих лет не могли бы ее ослабить. По крайней мере, я был в этом убежден. Но я нуждался в поддержке тех, кто принадлежал к миру смертных. Я вспомнил о своих друзьях. Им сообщил я свою последнюю волю, словно был смертельно болен, без надежды на выздоровление, после чего испытал значительное облегчение и мог всецело заняться достижением намеченной цели. Под предлогом дальней поездки я передал управление своим имением дону Антонио. Все было улажено, все приготовления завершены, включая большую порцию яда, которую я зашил в свое платье на случай, если попадусь живым в руки Незнакомцев, чтобы не дать им насладиться моей мучительной смертью.