Духовка

С этого дня, у него вдруг явилась бодрость духа, он начал как будто немного поправляться, силы, казалось, прибывали и голос сделался нормальный, только температура все высокая — 39,3. Доктор успокаивал меня, что это все пройдет, и он поправится, кашлял по-прежнему, но при выделениях мокроты крови показывалось мало. Он все время принимал гвояков. Доктор навещал сына через день, но слабость была сильная, встать с постели не мог и есть тоже сам не мог, так что я его кормила сама ложкой, как маленького ребенка. Варила я ему яйца всмятку, разной кашки и компот, — все это я варила на машинке; молока он пил много, также ел разные фрукты и особенно мандарины, все это он очень любил, вообще аппетит сделался у него хороший, но только не мог есть мяса. Но, видно, судьба не сжалилась над ним. Так мы прожили два месяца, и ничего не менялось. Вдруг начала у него показываться испарина в сильной степени, так что надо было менять по несколько раз рубашку ночью, и после этого наутро он был очень слаб.

Опять пригласили доктора Траунерата из Каира, долго выслушивал он сына и сказал, что надо пробовать сына поднимать с постели, а то он залежался и оттого ему плохо. Лекарства велел принимать те же самые и уехал. Вот начались наши страдания, надо его поднимать с постели, а он задыхается. Сначала я ему опускала ноги, затем поднимала за спину, затем нагибала голову, он брал меня за шею, и таким образом я его подняла с постели и перевела его на диван, но, Боже великий, сколько я ему этим причинила страданий, он сразу закашлял, и показалась масса мокроты. Я так испугалась, думая, что он сейчас кончится, что опять положила его на постель. Сейчас же я послала за доктором, а сама стою, ни жива, ни мертва. Боже, Боже, что за страдания быть в чужом краю, где одни лишь арабы, люди непонимающие, и никого из близких, кто бы посочувствовал моему горю. И к чему доктора посылают безнадежно больных в Египет, где живет здоровый народ, арабы, которые чуждаются больных европейцев, это только лишние мучения, как больному, так и сопровождающему его.

Наконец, пришел доктор. Я сказала доктору, что больше сына поднимать с постели не буду, и так я уже его не беспокоила. Через несколько дней он начал поправляться, температура стала 38, кашель немного изменился, стал спокойнее, как будто уменьшился, появился аппетит. Доктор уже делает большие надежды на выздоровление. Я души не чаю от восторга. Приходит к нам студент Рубинштейн и начинает шутить с сыном, уговаривая его встать, так как приехала одна барыня красивая из Вены, чтобы сын полюбовался ею. Они немного посмеялись, и этот студент часто заходил к нам, приносил сыну читать газеты, покупал нам что нужно и вообще был очень милый и обязательный господин. Иногда заходили к нам хозяева, тоже обязательные люди. Остальные все жили в номерах чахоточные и не выходили из своих комнат. Вид из нашей комнаты был прелестный, перед глазами с балкона открывался сад Бея, весь засаженный розами и пальмами. Виднелась река Нил, а также пирамиды фараонов. Закат солнца в Египте прямо феерический, в особенности, когда оно прячется за пирамидами, окрашивая облака в различные цвета, — эту картину даже трудно описать. Но все это было бы прекрасно, лишь при другой обстановке, когда сын был бы здоров.Как-то раз вышла я из комнаты, чтобы ему принести молока, возвращаюсь, а он бедный лежит и горько плачет. Я перепугалась, спрашиваю его, что с ним, он, вдруг, говорит: «Я здесь умру, меня похоронят в этих песках, а ты уедешь домой, и никто обо мне здесь не вспомнит и не помолится». Услышав это, я горько заплакала с ним и сказала ему, что, что бы ни случилось, я никогда не оставлю его в Египте, даже Боже сохрани его, смерти, я его возьму с собой в Одессу. Опять пришел к нам Владимир Всеволодович Рубинштейн, он начал с ним опять шутить насчет хорошенькой барыни и вообще сын немного повеселел. Барыня же в это время играла на рояле из оперы «Tpaвиата», и где играла и фальшивила, то сын все говорил мне, что она играет неверно.