По соседству, как писал «Московский листок» в 1911 году, «между театрами "Буфф" и "Аквариум" на месте старого, полуразрушенного домика Аким Никитин воздвиг грандиозное здание цирка», которое «поражает своим изяществом, грандиозностью и особенно массой воздуха». Оценить изящество этого здания мы уже не можем — его дважды реконструировали (в 1920-х и 1960-х гг.) и сегодня о цирке братьев Никитиных напоминает разве что купол. От театра «Буфф», принадлежавшего все тому же неутомимому Шарлю Омону, и вовсе ничего не осталось. После революции его передали театру Мейерхольда, а затем снесли. В 1937 году на участке началось строительство нового монументального театрального здания — но в 1938 году ГосТиМ был закрыт. Проект немного переработали и достроили уже как Концертный зал имени Чайковского.
Начальство и дикое поле
Лента Мебиуса-Кордонского
Социолог Симон Кордонский в разное время занимал самые статусные позиции привластного эксперта (вплоть до должности старшего референта Владимира Путина и начальника экспертного управления администрации президента до прихода на эту должность Аркадия Дворковича). Ныне Кордонский — член Совета по науке и образованию при президенте и профессор Высшей школы экономики. Много лет он пытается описать социальную структуру современной России. Выводы каждый раз неутешительны — в последнее время он настаивает на том, что мы живем в сословном обществе.
Корреспондент «Русской жизни» решил выяснить, что Симон Кордонский имеет в виду.
— Вы всегда и везде говорите о сословном характере российского общества. Начальство — это сословие?
— Нет у нас сословия начальства. Есть сословия государственных гражданских служащих, военнослужащих, правоохранителей и другие.
— Погодите, я говорю о тех людях, которые работают в региональных правительствах, в Госдуме и так далее. Они же все равно чем-то объединены — это даже по антропологии видно.
— Они объединены в рамках своего сословия. Все депутаты, например, согласно Закону «О статусе депутата», обладают некоторыми преференциями и обязанностями. И в этом смысле они наделяются сословными привилегиями.
— А сословие чиновников?
— Нет такого сословия. Есть сословие государственных гражданских служащих, которое делится на три подсословия: федеральные государственные служащие, региональные государственные служащие и дипломаты. Военные, в свою очередь, делятся на девять подсословий, правоохранители — на восемь, по каждому из них есть соответствующий закон. У всех госслужащих есть знаки отличия, ранги. Все служащие имеют ранг. Даже муниципальные служащие — принят закон об их рангах. Непонятно, как это будет работать, но тем не менее.
— Такое ощущение, что вы говорите сейчас о каких-то формальных признаках, а не о содержании.
— А там нет никакого содержания.
— Вообще нет?
— Конечно. Какое там может быть содержание? Это форма. Стремление все привести в форму.
— А зачем? Они же и так все на одно лицо. Посмотришь на депутата какого-нибудь — и видно, что он мог сидеть и в обкоме партии, и в ЦК. И рядом такой же депутат сидит.
— Можно посмотреть на одного депутата, на другого, а третьего вы не заметили. Хотя он не такой. Есть такие типы, есть регионы, от которых они идут, в которых с советских времен ничего не изменилось. И есть другие регионы. Если вы вглядитесь в депутатов от Екатеринбурга или от Челябинска, вы не увидите там советских типов.
— О да, от Челябинска у нас вообще Максим Мищенко, лидер движения «Россия молодая».
— Вот видите.
— По форме верно, а по существу форменное издевательство.
— А где существо? Чего существо? Была упорядоченность советская, советско-партийная. Потом возник бардак перестройки. Все смешалось.
— Так ведь когда это было. Все смешалось, а потом опять пришло в советское состояние — пришел Черномырдин, у него какое правительство было. Партхозактив настоящий.
— Тогда, между прочим, и появился первый указ о государственной службе. Как попытка упорядочить реальность, чтобы понимать, с кем имеешь дело, что это за чиновник, кому служит.
— Как кому? Государству.
— Государству — слишком абстрактно. Есть разные виды службы. И не только военная, правоохранительная или дипломатическая. Вот, например, казаки еще есть.
— Видел я реестровых казаков. У них на лице написано — профанация.
— Почему профанация? Есть же регионы, которые полностью ими контролируются. То, что в Москву приходит, часто выглядит как профанация. Когда в Москву приезжает шаман с Чукотки, он выглядит как чудо в перьях, а на Чукотке он — шаман.
— Я был в Новочеркасске, видел, как Всевойсковой казачий круг кричит: «Любо плану Путина!» Выглядело очень комично, хоть и на местности.
— Над такими вещами нужно не смеяться, а пытаться понимать их. Понимать, что это попытка выстроить упорядоченность. Ясно, что у нас суверенная демократия со всеми ее издержками, но сословия же никуда не деваются.
— А общество у нас сословное?