Духовная амнезия: беседы о том, как не забыть о Боге

Итак, святой говорит, что, когда живешь в безмолвии, ты освобождаешься от трех браней: брани слуха, говорения и зрения13. Ты не слышишь глупостей, безумных слов, не разговариваешь, т. е. не празднословишь, и ни на что не смотришь. Так живет главным образом насельник монастыря. Он не слышит мирских дел, у него нет ни телевизора, ни новостей, ни радио, одна только тишина. Слух его успокаивается, он не разговаривает, произносит только самые необходимые, немногие и полезные слова. Ни осуждения у него нет, ни сплетен, ничего. Точно так же он и не смотрит на что попало — если остаться в монастыре дней на десять, то глаза у тебя очищаются. Здесь, в городе, мы чего только не видим по телевизору, на улице, в павильонах, на плакатах, в витринах, всюду. Все это оскверняет нашу душу, рассеивает ее, и от этого человек фрагментируется.

С другой стороны, святой Антоний говорит: «Когда ты в пустыне, у тебя только одна брань — война с сердцем внутри тебя». Если закрыть рот, глаза и уши, то внутри в нас начнется другая война, которой мы, люди в миру, не ощущаем, потому что еще не дошли до того, чтобы ее ощутить. И тогда мы начинаем видеть свои похоти, немощи, страсти, воспоминания, наследственные недостатки. Все это составляет целый мир. Поэтому увидеть свою душу — это целое искусство. Но, чтобы начать видеть такие вещи, говорит святой Антоний, надо немного предаться безмолвию, закрыть свои уши, уста и глаза. Это очень помогает нам увидеть, что мы скрываем в себе, однако сделать это нелегко.

* * *

Как-то один охотник преследовал дикого зверя в пустыне. Набрел на святого Антония и думал, что увидит его полностью сосредоточенным на молитве, тихим, серьезным, духовным, аскетичным. Как мы ждем этого от подвижников, считаем их чем-то недосягаемым и говорим: «Ой, подвижник! А какой он? У него есть тело? Есть плоть? Или одни только ангельские крылья… Он что-нибудь ест?»

У нас бывает такое представление о некоторых людях, но они нас, однако, иногда разочаровывают. И скажу тебе: хорошо делают, что разочаровывают, чтобы мы могли спуститься с небес на землю. Спуститься со своих фантазий, которые — вникни в то, что я сейчас скажу, — приводят нас к ошибочным заключениям о них, и мы от этого терзаемся.

Например, какая-нибудь женщина думает, что подвижник на Святой Горе целый день бывает погружен в молитву и больше ничего не делает. Результат? Скажешь: «А разве плохо, чтобы она в это верила?» До известной степени хорошо. Но есть опасность, что она сформирует у себя подобную воображаемую картину христианской жизни, а потом увидит, что ее собственная жизнь не возвышенна духовно, поскольку у нее нет на это сил, и начнет испытывать вину, терзаться и говорить: «Ну почему я не такая! Почему бы и мне не хотеть только молиться, а вместо этого у меня муж, дети, заботы?» И начнет страдать, изводить себя этими мыслями, оттого что создала себе миф, фантазию, грезу, не являющуюся реальностью.

Поэтому, когда идешь на Святую Гору Афон, некоторые подвижники стараются разрушить у тебя такое слишком высокое представление о них. По двум причинам: из смирения, чтобы самим не выделяться, но и потому, что они хотят спустить тебя с небес на землю и сказать: «Человече мой, будь ты естественным, простым. Нельзя же быть как оловянный солдатик, который ничего не скажет и не улыбнется».

Разве не так? Подвижник, святой — тоже естественный человек, у него тоже есть свои моменты, когда он по-человечески будет говорить, гневаться. А почему нет, я не понял? Святые что, никогда не гневаются? Я, например, видел святых людей, которые гневаются. На Святой Горе видел много смиренных отцов, но может наступить и такой момент, когда они заговорят построже.

А что это значит? Зачем тебе создавать какую-то воображаемую картину, которая в конечном счете не является истинной? Вера — это не то пространство, где мы создаем себе идола внутри себя, в своем воображении, «потому что мне так нравится — воображать себе это». Воображай что хочешь, воображай себе, что ногами не ступаешь по земле, но сейчас я говорю тебе о том, какова реальность. И чтобы не разглагольствовать много, вернусь к святому Антонию.

Охотник, искавший дичь в пустыне, пришел к святому Антонию и увидел, что он разговаривает со своими учениками, отпускает какие-то шутки, смеется, и сказал ему:

— Ой, это вы? Отец Антоний? Авва Антоний? Вы что, смеетесь? Разговариваете?

Святой Антоний сказал ему:

— Да! Это я. И чтобы показать тебе причину этого, скажу следующее. Возьми свой лук. Ты ведь охотник? Возьми стрелу и вложи ее! Хорошо. Натяни теперь!

Охотник натянул тетиву.

— Натяни еще чуть-чуть! Еще немного. Еще немного.

— Но, отче мой, больше нельзя! Лук сломается!

— Ну, хорошо, не надо ломать его! Так что же ты понял сейчас? Ты понял, что, если слишком сильно натянуть лук, он сломается? Так бывает и с нашей душой, если мы доходим до крайностей, — тогда и с нами происходит то же самое14.