Духовная культура средневековой Руси

В труде замечательного французского ученого Марка Блока читаем: «Народ верующих», говорят обычно, характеризуя религиозную жизнь феодальной Европы. Если здесь подразумевается, что концепция мира, из которого исключено сверхъестественное, была глубоко чужда людям той эпохи, или, точнее, что картина судеб человека и вселенной, которую они себе рисовали, почти полностью умещалась в рамках христианской теологии и эсхатологии западного толка, — это бесспорная истина»[106]. Представляла ли собой феодальная Россия исключение, будучи страной язычников и полуязычников? Да, народные верования прошли сквозь толщу веков русской истории, подвергаясь модификации под влиянием христианства. А разве иначе обстояло дело в истории феодальной Европы? «Наверное, почти все прихожане в общем кое‑что знали о самых впечатляющих эпизодах в христианских изображениях прошлого, настоящего и будущего нашего мира. Но наряду с этим их религиозная жизнь питалась множеством верований и обрядов, которые были либо завещаны древней магией, либо возникли в сравнительно недавнюю эпоху… В селах справлялись бесчисленные, связанные с жизнью природы обряды, среди которых нам благодаря поэзии особенно близки празднества майского дерева»[107]. Общность путей культурного развития народов России и Западной Европы и в феодальную эпоху много показательней для культурно–исторического процесса, чем их своеобразие.

Вся совокупность источников по истории духовной культуры феодальной России XIV‑XVI вв. подтверждает справедливость этих наблюдений. Особенно зримо представлены картины народных верований и быта в Покаянных книгах. Приблизительно в то время, когда исповедные вопросы были дифференцированы сообразно социальному и служебному положению исповедуемых лиц, появился в Покаянных книгах «Вопрос поселяном». Он известен по Требнику в списке XVII в. Однако один из исповедных пунктов связывает его с древней церков- ноучительной традицией: с небольшим сочинением «О кресте, иже на земли и на леду пишут». Это сочинение встречается в Кормчих книгах XVI в. Оно восходит к памятнику конца XIII — первой половины XIV в. «Мерилу Праведному». Содержание сочинения в этой древнейшей из известных редакций состоит в следующем: «Никтоже да не пишеть на земли креста и на льду, егда воду крестят, да не укоряемо будет победное оружие наше». Такие крестообразные начертания «человеци ногами попирають, кони и весь скот и пси. Потомь порты мыють и полеють сквернами». Выясняется, что «неции глаголють освятил самь трижды и трижды и крестов много связавше воду крестити». Осуждается не только «укорение» креста, затаптываемого людьми и животными, но и самодеятельность мирян: вода освящается крестом «держимым свяще- ничьскими руками»[108]. И в заключение: «Отселе не буди тако, ащели (ни), то проклинати повелеваем»[109].

Сочинение оставалось актуальным в течение веков и перешло в «Вопрос поселяном» в следующей редакции: «В день святого Богоявлениа по утру не секал ли еси на леду креста, творяся воду святя, еже ти не повелено, и всего зла злее».

Исповедный вопросник для поселян обособился от вопросников «мужем», «женам», «мирстим», «иноцем», приказным, судьям, «торговым людям», «боляром» и т. д., сохраняя связи с давней церковно–учительной практикой и вместе с тем отзываясь именно на те «грехи», которые характеризовали образ мыслей и поступков «поселянина». Кем же он был этот обобщенный, тем и упрощенный в «Вопросе…» поселянин по его религиозным убеждениям?

В «Вопросе поселяном» содержится восемнадцать пунктов. Приведем полностью текст документа, сгруппировав по основным темам содержание перечисленных в нем пунктов.

Пункты 1—6 касаются взаимоотношений поселян друг с другом в их хозяйственной деятельности и в быту:

«Не переорал ли еси межи у соседа в свою полосу? Или на пожни чюжево не перекосил ли? Не владеешь ли чим чюжим? Старинные межи не дирал ли еси, древа грани не секл ли еси? Камени не переложил ли еси? Изгороди не переставил еси? Чюжево угодья к своей деревне не привел ли еси? Чюжие скоти не бивал ли еси? Или полосы не стравил ли, или не замял ли еси?» И наконец, пункты, свидетельствующие о распространенных болезненных явлениях в крестьянском быту: «На корчме не пивал ли еси? Корчемным прикупом не корыстовался ли еси? И друга бес памяти не упаивал ли еси?»