Духовная медицина

Однажды у одного из наших шейхов (наставников) в Городе мира (Багдаде) мне довелось видеть некоего человека из числа этих (хулителей философии), выдававшего себя за большого знатока наук. А шейх этот, кроме глубокого владения философией, обладал также широкими познаниями в области грамматики, языка и поэзии и в ходе беседы снисходительно поддакивал и соглашался с ним. Тот же человек вел себя высокомерно, кичился, взирал на все свысока, был многословным, преувеличенно возносил похвалу своим единомышленникам и поносил на чем свет стоит всех остальных. Все это время шейх терпеливо молчал, зная о его невежестве, зазнайстве и самолюбовании, и улыбался мне, пока тот не воскликнул: «Это, клянусь аллахом, и есть истинная наука, а все остальное — ветер!» Тогда шейх сказал ему: «О сын мой, это наука тех, у кого нет знаний, и радуется ей тот, у кого нет разума». Затем шейх обернулся ко мне и молвил: «Спроси-ка этого нашего молодца что-нибудь об основах практических наук. Ведь он из тех, кто считает, что если человек искусен в языке, то может ответить на все, о чем бы только у него ни спросили. И я сказал тому человеку: «Скажи мне каковыми бывают науки: практическими или теоретическими?» Я умышленно не завершил вопроса о классификации наук. Не колеблясь, он тут же ответил: «Конечно же, все науки — теоретические». Он ответил так потому, что, вероятно, слышал, как некоторые наши друзья обвиняли эту группу людей в том, что их знание — теоретическое, и потому захотел обвинить наших друзей в том же, в чем они обвиняли и его, не ведая при этом, что они подразумевали под этим совершенно иное. Я вновь спросил его: «Кто же узнал, что в такую-то ночь произойдет лунное затмение, что сакмуния⁶ способствует освобождению желудка при запорах, что ал-мурдасандж⁷ уничтожает горечь уксуса, если его растолочь и положить в него. Можно ли знание того, что усвоил из опыта людей, назвать теоретическим?» Он сказал: «Нет». «Но каким же образом тогда это стало известно?» — спросил я. Он оказался более не в силах объяснить мне то, чего я от него добивался. Затем он произнес: «Тогда я скажу тебе, что все они — практические». Он сказал так, полагая, что ему удастся тем самым причислить грамматику к практическим наукам. Тогда я обратился к нему со следующими словами: «Скажи мне, кто определил, что имя лица, окликаемого один раз, должно стоять в именительном падеже, а имя лица, окликаемого два раза — в винительном? Было ли это признано естественной практической необходимостью или вещью теоретической, утвердившейся с общего согласия одних людей, вопреки мнению других?» Он стал что-то невнятно бормотать об источниках, к которым должен обратиться и которые доказывают, что это явление практического характера и что он слышал это от двух своих учителей и так далее. Я же начал разъяснять ему его ошибки и противоречия, опровергая их, отчего ему стало стыдно и им овладели сильное смущение и печаль. В это время к нам, посмеиваясь, подошел шейх и сказал ему: «Испробуй же на вкус, о сын мой, горечь науки, являющейся истинным знанием».

Мы привели здесь этот рассказ для того, чтобы он послужил предостережением и назиданием для некоторых людей, побуждая их к лучшему, и нет у нас в данной книге цели, кроме этой. Тем, что говорилось в нашей речи о невежестве и недостаточном знании, мы не имеем в виду всех, кто заботится о грамматике и арабском языке, увлеченно разрабатывает их, очарован ими, ибо среди них есть люди, которых аллах наделил обильными познаниями в науках, а только тех, кто думает, что не существует никакой другой науки, кроме этих двух, и никто не достоин называться ученым, кроме как при условии знания этих двух.

Нам осталось отвести еще один довод противников философии, о котором мы никогда ничего не говорили. Это их довод в пользу благородства любви посредством связывания ее с именами пророков и того, что они испытывали из-за нее.

Мы говорим: ни один из людей не вправе считать любовную страсть одним из достоинств пророков, их похвальной заслугой или тем, что бы они сами почитали и находили благостным. Наоборот, такое рассматривается как одна из их ошибок и упущений. Если это так, то нет совершенно никакого основания считать это благородным, прекрасным, похвальным чувством, с умыслом распространяя его и на них. Ведь нам следует побуждать свои души, направлять их на те деяния благородных мужей, которыми они сами были бы довольны, считали бы их достойными и желали, чтобы люди подражали им именно в этих деяниях, а не ошибкам и оплошностям, дабы не каялись потом и сожалели и изумлялись тому, что такое могло с ними случиться, хотя они следовали пророкам.