Некоторые люди ошибаются в определении зависти и отмечают клеймом зависти даже тех, кто не хотел бы получения блага кем-либо из своей среды, так как это причинило бы им самим какой-то ущерб или тягость. Ни одного из таких людей не следует считать и называть завистником, ибо завистником надлежит называть только того, кто испытывает раздражение и досаду от блага, полученного кем-то другим, хотя от этого не было ему совершенно никакого вреда. Но еще более злобным завистником называется тот, кто раздражается по случаю блага, обретенного другим, хотя от этого и ему есть какая-то выгода. Если бы это нанесло ему ущерб или было бы в тягость, то это в той же мере вызвало бы в его душе враждебность, но не зависть. Подобного рода зависть не возникает кроме как в среде родственников, товарищей и знакомых. Вот, например, мы видим, что некий чужеземец правит жителями какого-нибудь города и в их душах от этого не возникает какой-либо злобы и ненависти. Но затем, когда ими правит человек из их же города, то не найти и одного жителя, который не был бы преисполнен неприязни к нему, хотя вполне быть может, что этот властительный муж — я имею в виду их соотечественника — относится к ним с большим милосердием и большей заботливостью, нежели правитель чужеземный. Люди ведут себя в данном случае таким образом из-за безмерного в их душах честолюбия, отчего каждый из них из любви к себе хочет взойти на желаемые ступени иерархии и чтобы никто не опередил его в этом. Если они видят человека, который еще вчера был с ними, а сегодня их опережает и первенствует над ними, то они огорчаются этому, тяжело и горько воспринимая его первенство. Поэтому их не удовлетворяет более ни его дружеское отношение к ним, ни оказываемые им милости, ибо души их взирают на ту высоту, которой достиг он, а не кто-либо другой из них. Однако их не устроил бы и всякий другой, ибо к другому они также не относились бы спокойно. Что касается чужеземного правителя, то поскольку они не видели его первоначальное состояние и не представляли себе его прошлых достоинств и преимуществ, то его главенство вызывало у них гораздо меньше беспокойства и сожаления. В подобных случаях необходимо обращаться к помощи разума и поразмыслить над тем, что я излагаю.
Я говорю: в злобной непримиримости, раздражении и неприязни завистника к человеку ему близкому, но опередившему его в чем-то, совершенно нет и намека на справедливость. Ведь тот не препятствовал опереженному в достижении искомого, а то, чего он добился и в чем ему сопутствовала удача, было осуществлено им самим без помощи опереженного. Успех, доставшийся этому первенствующему лицу, не является вещью, которой завистник был бы более достоин, заслуживал бы ее в большей степени или нуждался бы в ней гораздо острее. Поэтому завистник вправе гневаться и направлять свою злость не на него, а на собственную судьбу, свою лень и нерадивость. Именно они лишили его возможности двигаться вперед и не дали сбыться надеждам. Но если этим удачливым человеком оказывается его брат, сын, дядя, родственник, знакомый или земляк, то ведь это выгоднее завистнику, ибо он будет пользоваться его благосклонностью и расположением и в то же время защищен от его злонамеренности, так как связан с ним родственными узами, а такая связь вполне естественна и весьма прочна. Кроме того, если среди людей неизбежно должны быть вожди, цари, богачи и лица состоятельные, к которым завистник не принадлежит,— причем он не из тех, кто ожидает своего терпеливо, а желает, чтобы все их богатства скорее оказались у него или у того, посредством которого он может воспользоваться ими,— то для его неприязни к ним не остается никакого разумного основания. Однако независимо от того, останутся ли эти богатства у них или перейдут к другим, или окажутся у завистника, душевное состояние последнего останется таким же.